Хайгл-Эверс А., Хайгл Ф. и др. - Базисное руководство по психотерапии

Я понял, что ему больше всего хотелось обнять нагое тело его подруги сзади и, вероятно, прижаться к ней. Пока он, запинаясь, рассказывает, как он хотел обнять ее сзади, его тело наклоняется вперед, руки подаются назад, он втягивает живот и держит ладонь так, будто его неожиданно ударили в область живота. Его дыхание прерывается. На короткое мгновение он цепенеет. Я сам бессознательно раскачивался вслед за его движениями и замечаю, что я тоже сгибаюсь и тоже смутно чувствую воздействие в области живота. Его подруга очень испугалась этого неожиданного прикосновения и совершенно остолбенела. Она упрекнула его за это «вероломное нападение». Я догадываюсь об ужасе застенчивого влюбленного, объект любви которого каменеет при его робком, страстном приближении. В качестве «модельной ситуации» (Lichtenberg, 1987) мне приходит на ум ребенок, который в радостном возбуждении подбегает к маме или папе и наталкивается на стену неумолимого равнодушия. В то время как я еще пребываю в этой ужасной ситуации, он неожиданно для меня отступает в мучительный когнитивный круг взаимных обвинений и самооправдания. Наконец это переходит в попытки когнитивного реструктурирования, в которых он затрагивает и некоторые детские воспоминания своей подруги. В это время я чувствую, как у меня поднимается давление.

Мои замещающие движения в момент его телесного отказа, моя тенденция оставаться на месте его неощутимой травмы, а также напряжение во время его рационализаций и психологизации показывают мне, что пациент здесь описывает сцену, в которой проявляется ранняя модель движения, влияющая на нынешний способ отношений, при этом он не может облечь это в слова, достаточные для преодоления. Когда человек использует весь спектр своих психических выразительных движений, тогда можно отчетливо наблюдать его собственное движение, которое зашло в тупик, не движущегося более единства противоположностей - здесь и там, любви и ненависти, тоски и разочарования, пассивности и активности, терпения и страдания. Двигательный модус сдержанного и заторможенного сближения проявляется во многих модификациях: в той манере, в какой пациент предваряет свою проблему, содержательно - в описываемой сцене, интрапсихически - в неспособности принять участие в собственном опыте, интерпсихически - в стесненной форме вступления в контакт со мной.

Благодаря тому что терапевт внимательно следит за телесными и парателесными моментами собственного движения пациента и своего содвижения, очевидным образом структурируется все взаимодействие. Через участие организма в движении становится особенно очевидным подъем к злополучному кульминационному моменту, душевный тупик и необходимость окольного пути. Через выразительные движения весь процесс приобретает четкую структуру. Это тем более важно, когда эмоциональные стремления сильно заторможены, а вербальные выражения служат рационализирующей и психологизирующей защите. Контрперенос тоже структурируется более явно, когда терапевт открыт для организменного резонанса. Мое желание поторопить его, испуганная задержка дыхания, ощущение неожиданного удара в область живота и мое пребывание в этой совместно пережитой травмирующей ситуации, в то время как он выходит из нее с помощью своих форм защиты, а также мучительная работа рационализации отражают внутренний процесс неудавшегося сближения.

Место блокирования в процессе собственного движения обозначает также место рационального вмешательства. Его вербальное сообщение содержит в своем невербальном послании очевидную драматургию. Кульминация действия телесной драмы - как в ванной комнате, так и в кабинете терапевта - это именно то место, где заторможенное собственное движение блокируется вновь и вновь и где мог бы наступить переломный момент в изменении его стиля жизни. Опуская руки, закрывая и прищуривая глаза, задерживая дыхание, сглатывая, сжимая тело, напрягая живот, он телесно выражает свой индивидуальный закон движения, согласно которому он чувствует, что он снова и снова вынужден приближаться к своему неразрешенному конфликту и страданию, но в то же время страшится связанных с этим психологических последствий и подавляет свои жизненные движения. Страшная кульминация проблемы отношений - это именно тот пугающий момент терапевтического процесса, поскольку здесь формируется возможный поворот к изменениям.

Этот пример показывает, как телесные жизненные движения систематически включаются в свободно плавающее внимание и как взаимодействие пациента и терапевта структурируется прототипическим образом. Так мне открылась психодинамика моего пациента. Но от моего глубокого психологического понимания пациенту еще нет никакой пользы, если из-за своего самоотчуждения он закрыт для эмпатического объяснения. Тогда терапевт со своим состраданием встречает так же мало отклика, как пациент встречал в детстве. Хотя здесь речь идет о чрезвычайно значимом терапевтическом моменте развития, самые большие усилия достичь взаимопонимания могут привести к повторению трагедии потери связей. В крайнем случае терапевт может обратиться - если говорить словами Фрейда (ПСС XIII, с. 253) - к «внешним» ощущениям пациента, вербальное обращение к «внутренним» ощущениям часто, не будучи услышанным, рикошетом отскакивает от твердей и укреплений телесной защиты, которая в развитии предшествует психическим защитным механизмам и создает их (Domes, 1992, 1993; Lichtenberg, 1991). Чем меньше пациент способен на телесные и эмоциональные переживания, тем больше терапевтическому диалогу угрожает поток пустых слов.

Если постоянно уделять внимание телесным переживаниям, проще избежать превращения процесса застывания и оцепенения в хронический. Поэтому ниже я выделю шесть типичных видов вмешательства, в которых увеличивается степень принятия во внимание телесных жизненных движений и намечается переход от объектной к субъектной точке зрения.

1. Терапевт ощущает комплекс организменных признаков переноса и сообщает пациенту, что он наблюдает. Реакция последнего показывает, затронуло ли его вмешательство. Согласно моему опыту, это редко происходит с пациентами, которые сильно отдалились от своего Я.

2. Терапевт связывает свои наблюдения с тем, что он проникается чувствами своего пациента (например, его страхом перед отказом или травмой). Когда это задевает пациента, он может сделать важный шаг: ослабить свое вынужденное самоподавление. Правда, сегодня мы встречаем много пациентов, до которых вначале нельзя достучаться даже через эмпатические усилия терапевта достичь взаимодействия 3. Терапевт сводит свои ощущения в образ развития. В случае моего пациента у меня возник образ радостно взволнованного ребенка, который в возбуждении бежит к главному значимому лицу, чтобы поделиться с ним своим радостным настроением, но со всей силы своей эмоциональности ударяется о стену безжалостного равнодушия. Соответствующие объяснительные образы часто раскрывают модельные ситуации детства, а также актуальные отношения, в частности отношения с терапевтом. Они затрагивают пациента в его глубинном слое, точнее, на уровне регрессии, который находится по другую сторону языковых символов взрослого. Целостная и оперативная логика восприятия этих картин дает пациенту возможность разобраться в жизненной фазе, предшествующей речесимволической записи. В этих случаях терапевт тоже должен проверить влияние своего вмешательства, нашел ли он соответствующий пациенту уровень или пациент реагирует на это только так, будто он снова получил новый образец интерпретации, который он теперь должен ассоциативно подтвердить или опровергнуть. Если напряжение и оцепенение между пациентом и терапевтом сохраняется, то, согласно моему опыту, необходимо систематически обращать внимание на диалект органов и язык тела и помочь пациенту, чтобы он смог снова вступить с самим собой в диалог на языке тела, а не закреплять очевидное самоотчуждение еще больше за счет попыток провести анализ. Тогда терапевт работает непосредственно над подавленной жизненной силой, в психоаналитической терминологии - над телесным самоопределением пациента.

4. Терапевт описывает свои наблюдения и предлагает пациенту еще раз вернуться на «узкое место» его опыта, и, по возможности не разговаривая, сконцентрироваться на том, что он может ощутить в этот момент. Через расширение этого значимого момента терапевтического процесса принцип свободных ассоциаций распространяется на телесное измерение. Это жизненно важная помощь, поскольку пациент учится уделять внимание самому себе, чувствовать себя, держать ответ перед самим собой.

5. В крайнем случае, можно еще больше усилить «реанимационные меры». Так, можно обратить внимание пациента на то, как он задерживает дыхание, и побудить его дышать глубже, по возможности вдыхая в ту область тела, которую он как раз прикрывает рукой. Когда пациента не трогает вербальная эмпатия, тогда, как правило, его еще можно задеть на этом организменном уровне, так как, несмотря на все самоподавление, еще остались заторможенные жизненные импульсы.

6. Особенно выразительные картины пациенты могут создать, когда терапевт подхватывает их телесные движения и побуждает пациентов еще раз последовать своим импульсам. Так, терапевт обращает внимание пациента на робкие импульсы пальцев на ногах, ног, пальцев рук, ладоней, рук, плеч, рта, языка, челюсти, бедер, головы, шеи, глаз и т. д. и спрашивает пациента, не захочет ли он позволить своему телу «говорить» самому. Точно так же он направляет внимание пациента на ситуации, в которых пациент ведет с самим собой диалог на языке тела: например, когда он кладет одну ногу на другую или наступает одной ногой на другую, когда одна рука гладит другую, когда он кладет руки на лицо или подпирает руками голову и т. д. Так терапевт подхватывает тон дыхания или модуляции голоса и предлагает пациенту невербальное пространство для акустического звукоподражания. Часто совместное действие может произвести сильное впечатление, если в терапевтическом процессе сжатому кулаку, подергивающейся ноге или шумному дыханию предоставляется простор для самовыражения. Выявляющиеся при этом смысловые формы все больше структурируют актуальные связи, в частности связь между пациентом и терапевтом.

Чтобы лучше пояснить последние рассуждения, я привожу ниже ряд сжатых примеров языка тела и диалекта органов:

• когда движения челюсти и рта пробуждают воспоминания о кормлении грудью и об отнятии от груди, а также о переводе на твердую пищу, и при этом объясняются актуальные «затруднения при кусании» и страх перед расставанием, равно как и сдерживаемая ярость; • когда ритмические колебательные движения пациентов, вызывающих образ госпитализированного ребенка, воскрешают раннее чувство одиночества и делают понятными нынешние защитные механизмы; • когда в том, как пациент смотрит и отводит взгляд, как он поворачивается и отворачивается, засыпает и пробуждается, вновь инсценируются нерешенные проблемы фазы повторного сближения; • когда в движении вперед и отходе назад, расширении и сжатии, во вдохе и выдохе оформляется типичный стиль отношений; • когда в телесных образах возникают значимые ситуации, имевшие место на пеленальном столике, которые мгновенно могут сделать легко понятными нынешние нарушения отношений; • когда в подергивании рук и ног вырисовываются и оформляются агрессивные и экспансивные тенденции; • когда пациент корчится и извивается, как будто ему необходимо избавиться от внешних и/или внутренних пут; • когда он сам касается себя пальцами, руками или ногами, как будто они воспроизводят нежные или неодобрительные жесты значимого лица; • когда его шея вытянута, как будто он должен с трудом держаться над водой или препятствовать падению в бездну; • когда он выпрямляет колени, чтобы компенсировать неопределенность своей собственной позиции, и т. д.

Когда у терапевта возникают двигательные образы и когда они исчезают, им руководят особые организменные реакции контрпереноса, как, например:

• когда он замечает, что его дыхание становится все более поверхностным и он сам становится непосредственным участником самоограничения пациента; • когда его давление повышается и он констатирует, что он оказался втянут в «работу-головную боль»; • когда он чувствует усталость и сонливость; • когда у него спирает в горле или когда он чувствует удушье; • когда его желудок судорожно сжимается или он чувствует нечто похожее на удар в область живота; • когда он чувствует сильное желание закричать, вскочить, ударить или встать; • когда его сердце начинает громко стучать, бешено биться или болеть; • когда он чувствует сексуальное возбуждение или не испытывает ничего похожего там, где этого можно было бы ожидать; • когда его спина напряжена или начинает болеть; • когда он реагирует или хочет отреагировать на бессознательные вокализации своего пациента, как будто он чувствует призыв к диалогу на другом уровне; • когда его голос меняется и он, так сказать, переходит или перешел в новый модус отношений со своим пациентом; • когда он смотрит вслед своему пациенту или отворачивается от него и закрывает глаза, и таким образом он неявно устанавливает или прерывает особый контакт и т. д.

Когда терапевт помогает пациенту лучше понять свои эмоциональные и телесные движения, он может руководствоваться следующими ориентирами:

1. Принцип «свободных ассоциаций» систематически распространяется на телесное измерение психического самовыражения; 2. Когда общепсихический процесс грозит застыть или расплыться, терапевт подхватывает оставшиеся рудименты жизненной силы, которые дольше всего удерживаются в телесной сфере; 3. После того, как он сфокусировал и прояснил ситуацию вместе с пациентом, он предлагает пациенту позволить своему телу сказать или сделать именно то, на что оно в данный момент намекает; 4. Терапевт заботится о том, чтобы эти проявляющиеся импульсы получили возможность осмысленного формирования. Для этого формирующимся единицам действия требуется соответствующее время и защитные рамки, которым могут помешать более высокоорганизованные функции, такие как речь; 5. Так как пациент сопровождает свои жизненные движения рассудком взрослого, он будет, после создания характерной сцены, возвращаться к использованию языка, чтобы описать и классифицировать свое поведение и переживания. Однако в начинающемся диалоге между пациентом и терапевтом акцент переносится с сообщений о соответствующем толковании к сообщениям о значимом переживании; 6. Часто сформировавшиеся в терапевтическом пространстве образы непосредственно раскрывают и события переноса. Иногда для того чтобы понять свои переживания как прототипы всей действительности, пациенту требуется помощь терапевта.

6. Телесный диалог в расширенной обстановке

При переходе от традиционной обстановки к расширенной терапевт отказывается от своего постоянного места (за кушеткой или напротив пациента) и включает в свою психоаналитическую работу движение и прикосновение. Эту перемену можно наглядно пояснить на примере Хирша, который в своем сочинении о теле в психоаналитической терапии останавливается на общественно разрешенном и даже желательном контакте между пациентом и терапевтом, а именно: рукопожатии до и после сеанса. На этом хорошо знакомом каждому аналитику примере прикосновения Хирш показывает, что подача или пожатие руки «часто является точным указанием на внутреннее состояние человека» (Hirsch, 1994, с. 156):

«Оно может колебаться от слабого, "резинового", вялого и бессильного до решительного, сильного и болезненно-агрессивного. Руки могут быть холодными или горячими, влажными или сухими, твердыми или мягкими. Отсутствие взаимопонимания между двумя людьми может выражаться в том, что две тянущиеся друг к другу руки разминутся. При подаче руки могут, кроме того, проявиться аверсивные тенденции, подумайте о чрезмерно потных руках или руках, покрытых экземой, так что прикосновение этой руки содержит в себе некую оговорку, некое ограничение. Также возникают амбивалентные ситуации, когда один из здоровающихся болеет инфекционным заболеванием и другой боится заразиться им через рукопожатие.

На одну характерную особенность некоторых людей, и как раз некоторых пациентов, я обратил внимание не в последнюю очередь благодаря своим реакциям раздражения. Я имею в виду самовольное усиление и продление обычно гармоничного и естественного контакта во время рукопожатия, который возникает при взаимном согласии. В подобных ситуациях рука партнера удерживается заметно дольше, частично сжимается между большим пальцем и остальными пальцами, и ладонь "жертвы" прямо-таки протирается, как будто там есть еще что взять. Разумеется, при этом явлении речь идет о сигнале потребности, которую "виновник" не осознает, возможно, это потребность на уровне предсознания, но реакция раздражения точно передает характер нарушения границы. В ходе терапии этот симптом может появиться и снова исчезнуть, он всегда указывает на фазы повышенной потребности. Можно обнаружить и противоположный случай, а именно: в рукопожатии выражается отказ от контакта, когда рукопожатие небрежное или прерванное» (Hirsch, 1994, с. 156).

В этом выразительном примере прежде всего еще раз наглядно иллюстрируется отношение к телу в психоанализе. Между «рукопожатием» и «внутренним состоянием» устанавливается непосредственная связь, но само по себе телесное переживание не имеет значения моста через пропасть между телесным и психическим. Тело и его выражения остаются в положении объекта. Что сделал бы психоаналитик, который включает в свою работу методы телесно- и двигательно-ориентированной терапии? Существенное различие состояло бы в том, что после того как он сообщил пациенту о своих наблюдениях, он предложил бы ему взять рукопожатие с собой на аналитический сеанс и посмотреть, какой невербальный диалог при этом возникнет. В этом месте аналитик, не имеющий опыта в этих пробах на действие и прикосновение, мог бы спросить себя, зачем нужна такая проба, если он и пациент уже много раз совершали такое прикосновение до и после сеанса. Собственно говоря, подобающий ответ на этот вопрос могло бы дать только само фактическое испытание. При этом он смог бы «испытать на собственном теле», как изменилось бы взаимодействие, несмотря на все формальное сходство.

Читатель/читательница тоже может приблизиться к такому опыту, а именно: через воображаемое действие, в котором угадывается и прослеживается существенное различие между социальным жестом и терапевтическим контактом рук. Даже если рукопожатие уже много раз практиковалось, возникает совершенно иная ситуация, когда такое действие осуществляется в психотерапевтическом контексте, в котором речь всегда идет об определенном прояснении отношений. Читатель/читательница может представить себе, что было бы, если бы он/она разыграл/а пробу на прикосновение со своим пациентом/пациенткой или с коллегой из группы Интервидения или со своим партнером/партнершей. При этом он/она наверняка почувствует явное различие между социальным или терапевтическим контактом, хотя действия в обоих случаях очень похожи. Уже в ответ на одно мое предложение можно представить много характерных реакций: скепсис, любопытство, интерес, сомнение, страх, раздражение, отвращение и т. д. В отношении потенциальных партнеров, по всей вероятности, возникают спонтанные чувства симпатии или антипатии. Вероятно, в этой связи вспоминаются и многие более ранние переживания, связанные с прикосновением. Проба действием в терапевтическом процессе тоже чаще всего начинается с мыслей, которые возникают в ответ на такое предложение, иногда при этом она даже не проводится фактически. На моем курсе по введению в телесно-ориентированную аналитическую психотерапию проводится эксперимент, в котором нужно взять руку партнера. При таком кажущемся столь простым действии участники, как правило, испытывают новые волнующие переживания в отношении самих себя, вернее, при этом они могут с достоверностью тела проследить существовавшие до сих пор представления о себе. Я вспоминаю одну пациентку, которая впервые заметила, как старательно она пыталась сделаться незаметной, когда она телом поняла - вопреки здравому смыслу, - что ее кулак в моих руках как будто уменьшился и растворился.