Наранхо К. - Гештальт–терапия отношение и практика атеоретического эмпиризма

онтинуум Осознанности и вободнал Ассоциация

Положение, что сиюминутные переживание не только меют место в Гештальт-терапии, сравнимо со свободной ссоциацией в психоанализе, однако различие с ней на практике не столь очевидно, как видно из определения.

В принципе, «свободная ассоциация мысли» подчеркивает то, что больше всего избегается Гештальт-терапией: воспоминания, причинность, объяснения, фантазии. На практике между тем пациент психоаналитика может быть предварительно настроен на переживания своего общения, в то время, как пациент Гештальт-терапии часто может отклоняться от поля чувствования, ощущения и действия в настоящем. Кроме наставлений, данных пациенту Гештальт-терапии для того, чтобы повлиять на эффект того, чтобы его общение было ограничено актуальностью и полем непосредственного переживания, существует различие, вносимое в подходах терапевтов этих двух направлений к общению пациента.

Возьмем случай воспоминаний пациентом приятных событий. Аналитик мог бы, во—первых, дать пациенту почувствовать важность вспоминаемых событий. Гештальт-терапевт, наоборот, скорее всего обратил бы внимание на то, что происходит с пациентом сейчас, когда тот выбирает воспоминания, а не живет в настоящем. Он сосредоточился бы на нынешней деятельности, почему всплыли воспоминания, почему пациент ими делится, а не на содержании воспоминаний.

Аналитик также может сфокусироваться на настоящем пациента. В этом случае он скорее всего интерпретирует воспоминания либо как компенсацию и защиту перед лицом чувств данного момента, либо как намек или непрямое указание на его направленные на приятное чувства. Гештальт-терапевт, с другой стороны, счел бы интерпретации свидетельством аналитического складе ума пациента, который может шагнуть за пределы реального, чтобы «обдумать» его. Его усилия направлены на сведение к минимуму отчужденности от переживания, вовлеченного в абстракцию и интерпретацию. Он скорее направит усилия пациента как содействующий феноменолог к концу наблюдения, чем станет теоретизировать или навешивать ярлыки на это действие или воспоминание приятных моментов. Осознанность «Я вспоминаю нечто приятное» — это уже само по себе шаг за пределы акта воспоминаний, открывающий широкую дорогу к пониманию актуального мотива или намерения в процессе. К примеру, это может привести к осознанию: «Я хочу, чтобы вы почувствовали, что у меня много добрых друзей, поэтому думайте, что я кое-что значу», или: «Хотел бы чувствовать себя таким же счастливым, как в те дни. Помогите мне, пожалуйста», или: «Сейчас мне хорошо — наверное, потому что я здесь», И т.д.

Фактически, если бы пациент знал, что он делал во время акта воспоминания, предвкушения, интерпретации, в этом ничего «плохого» бы не было. Обычной же трудностью является то, что подобное действие заменяет, прикрывает, ведет к обыгрыванию текущее переживание, а не его признание и принятие. Плохо то, что оно исходит из вывода, что что-то плохо и что наше сознание само загоняет себя в него до точки забывчивости о себе. Ватте говорил, что после некоторой практики упражнения жить настоящим становится очевидно, что:

...в актуальной реальности невозможно быть вне момента. Наши мысли о прошлом и будущем совершенно отчетливо переходят в настоящее, в этом смысле невозможно концентрироваться на чем-либо, кроме того, что происходит сейчас. Вместе с тем старание жить просто в настоящем, старание культивировать чисто "моментальную" осознанность своей Сущности приводит нас к открытию как на практике, так и в теории, что такие попытки не являются необходимыми. Мы узнаем, что ни на мгновение не имеем времени на обдумывание того, что эго соотносится с вечным и с мгновенным сознанием Сущности. Выделяя воспоминания, предвкушения, тревогу и алчность, у нас всегда есть центровка на чистой, непоколебимой осознанности, которая никогда не уходит от настоящей реальности и поэтому никогда не связана узами грез.

Если это понятно, то обратимся к следующему высказыванию:

...становится возможным еще раз с удовольствием отдаться воспоминаниям и предвкушениям, в то же время оставаясь свободным от их сковывающей силы. В течение всего времени, пока мы способны видеть воспоминания и предвкушения в качестве настоящего, мы превращаем их (и эго, составляющее их) в объективность. Формально они субъективны, поскольку состоят из идентификации с прошлыми или будущими событиями, то есть с временной связью, составляющей эго. Однако, когда возможно относиться к предвкушению как к настоящему, мы больше не идентифицируем себя с будущим и принимаем, таким образом, точку зрения Сущности как отвлечение от эго. Или по-другому: как только действия эго по идентификации себя с будущим видится в чем-то настоящем, на это можно смотреть с точки превосходства над эго, с точки Сущности. Отсюда следует, что центр нашей сознательности сместился к непосредственно настоящему и сиюминутному наблюдению. Сущности, воспоминания и предвкушения приводят к периферийности и объективности действий рассудка, наше бытие больше не доминирует и не идентифицируется с эгоистическим образом мышления. Мы обретаем всю ясность, всю осознанность, всю свободу от временности человека, который полностью живет в настоящем, но без абсурдных ограничений невозможности воспоминаний прошлого и предвидения будущего4.

Упражнение Континуума Осознанности и аскетизм

Несмотря на последнее высказывание, психологически может оказаться верным, что индивид вряд ли сможет достичь концентрации на настоящем, отдавшись воспоминаниям до того, как он почувствует их вкус в более простых ситуациях отрешения от воспоминаний. То же самое в известном смысле может быть сказано в отношение связи переживаний с мышлением. Обыкновенно мышление рассеивает осознание Сущности как акта мышления и чувства, составляющие основу мышления-мотивации, подобно солнцу, мешающему увидеть звезды днем. Переживание мышления и непогруженности в мысли (то есть, состояние исключительной осознанности значения в целостности значимого основания) является состоянием, вызванным контактированием подобного переживания-основы в моменты бездумности. Здесь техника Гештальт—терапии по отведению воспоминаний, предвкушений и мышления уступает скрытой философии аскетизма в целом: определенные отрешения чреваты контактом, который обычно скрыт психологической активностью, возникающей в соответствующих ситуациях. Таким образом, отрешение от сна, разговоров, социального общения, комфорта, еды или секса предположительно облегчает достижение необычных состояний сознания, однако не конечно и не идеально само по себе — за исключением посредства культурного износа.

Практика внимания к потоку жизни не только имеет отношение к аскетизму в том, что влечет за собой добровольную приостановку удовлетворения эго и отрешенность, но и в более общем смысле в представлении индивиду трудностей в функционировании на пути, противоположном привычке. Поскольку единственным видом деятельности, разрешенным упражнением, является передача содержания осознанности, это мешает «характерному» действию (то есть организации механического копирования) и действию вообще как таковому. В этом практика настоящего является практикой потери эго, как подчеркивается в Буддизме и комментируется Ваттсом в предыдущем разделе.

Концентрация на Настоящем как неписаний закон

Любая ли Техника является законом?

Нет, не любая по значимости в качестве психологического упражнения может автоматически стать достойным следованию законом жизни. Свободная ассоциация может быть полез там упражнением, но необязательно лучшим подходом к беседе, так же как стояние на голове в Хатха-йоге не является лучшей позой во всех случаях жизни. В большей или меньшей степени техника обладает потенцией быть используемой в обычной жизни, делая, таким образом, всю жизнь возможностью к развитию духовного роста. Однако не индивидуальная ценность определенного подхода принимается в расчет, когда речь идет о соответствии его в качестве рекомендуемого, но его совместимость с другими желаемыми целями жизни, степень конфликтности, могущей возникнуть в существующей социальной структуре и, в особенности, в его совместимости с понятиями общественного блага. То есть уменьшение враждебности в ситуации с непринуждением может быть ценным в психотерапии, но является ли данный подход единственно верным, способным максимально способствовать общественному порядку и благосостоянию?

Думается, что взгляды здесь разделятся. Даже по вопросу об истине. В то время как агрессия не одобряется обществом, а заповедь гласит: «Не убий», истина воспринимается как добродетель, ниспровергающая грех. Можно, однако, ожидать, что техника саморазоблачения, ценная в контексте психотерапии, могла бы быть непосредственно применима к жизни. Однако, поставленная в условия обычной человеческой жизни, истина была и остается не только неудобной или неподходящей, но просто опасной. Примеры Сократа, Иисуса Христа, еретиков времен инквизиции показывают, что безусловное следование истине может означать принятие мученичества, к чему, я уверен, человечество еще не готово. Желание превратить чувства в рекомендации в случаях, когда общество не воспринимает такие проекты осуществимыми, стало поводом к созданию особой коммуникативности среди тех, кто выводит цели бытия во внутренних исканиях. В таких общественных образованиях, порой тайных, человек призван жить в соответствии с принципами, не совместимыми с общепринятыми,— в монастырях, тайных учениях и т.д.

Гуманистический Гедонизм

Бытие в настоящем, в отличие от других техник, выглядит совершенно подходящим законом жизни. Более того, оно по природе своей соответствует техникализации жизненной установки, чем просто рекомендуемая техника. Идея закона может развить представления о нем, как о дурно пахнущем лекарстве, которым пичкали детей «для их же блага» до того, пока не были изобретены желатиновые капсулы и вкусовые добавки. Это является частью ду-алистичности разума, в которой «благое» несколько отличается от «во благо», а цель самосовершенствования — нечто другое, чем «просто жить»'.

То, о чем мы говорим, не является классическим наставлением о концентрации на настоящем. Возьмем, например, изречение Царя Соломона: «...Потому что нет лучше для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться...» (Экклезиаст) или более позднюю версию того же в Первом послании Св. Павла к коринфянам: «Так будем же есть и пить, ибо завтра смерть грядет».

Основной чертой сказанного, как и большинства утверждений, выделяющих ценность настоящего, является гедонизм. По-другому бы и не вышло, так как значение настоящего не переходит в будущее, оно непреходяще: у настоящего свои прелести.

В наше время гедонистический кругозор выделился в самостоятельный феномен и направлен против религиозных убеждений («рекомендуемая ориентация» вообще). Насколько «тело» и «разум» относятся к несоотносимым источникам ценности, идеализма и духовности, стремящихся быть ассоциированными с аскетизмом, настолько же защищается удовольствие циничными практиками, крутыми и твердолобыми «реалистами». Такое было не всегда, мы знаем, что было время, когда религиозные посты были настоящими праздниками. Когда мы читаем библейское: «Так будем же есть и пить, ибо завтра смерть грядет»,— не следует противопоставлять это высказывание нашему сегодняшнему состоянию тела-разума или повторять, напустив на себя «крутизну». За ним было мировоззрение, согласно которому жизнь и бытие были священны, это был путь, соответствующий воле Господа Бога.

Редко мы находим подобный баланс трансцедентности и имманентности в западном мышлении, разве что за исключением замечательных людей, выходящих за пределы своего времени — еретиков для религии, сумасшедших для остальных людей. Уильям Блейк, например, был именно таким, когда утверждал: «Вечность — в любви к изделиям времени».

Даже в психоанализе, на практике сделавшем много для человечества, «принципы удовольствия» выглядят как ребячество и недалекость, которые необходимо поправить «взрослым», ориентированным на реальность эго.

Напротив, Гештальт-терапия видит более сильную связь между удовольствием и благом, ее философию можно назвать гедонизмом в том же смысле, какой подразумевался у старого доброго гедонизма дохристианской эры. Я хотел бы предложить понятие гуманистического гедонизма, необязательно сопровождающегося мировоззрением теизма и все же находящего такой же подход из эгоистичного гедонизма Гоббса, утилитарного гедонизма Дж.С. Милла и гедонизма обыкновенного искателя удовольствий. (Если читатель здесь удивится, как же Гештальт-терапия может называться аскетической и гедонистической в одно и то же время, пусть он вспомнит, что эпикурейский взгляд на жизнь, полную удовольствий, был основан на философском отражении при довольно скромном рационе из хлеба, молока и сыра).

Carpe Diem

Гедонистическая жилка неотделима от активной оценки настоящего и не только в Гештальт-терапии, но и в мышлении многих людей (в особенности поэтов и мистиков) , придерживающихся подобной ориентации. Возможно, самым заметным представителем этого направления является (Гораций, чье «carpe diem» (владей нынешним) превратилось в лозунг, определивший лейтмотив всего развития литературы. Вот его оригинальный контекст:

Dom loguimuk fugekit iuvide aetas: carpe diem, guam minimum credula postero.

В момент струящейся беседы

Течет зависимое время:

Владей же нынешним, не требуй

Теней грядущих проявленья.'5

Концет1 рация на настоящем Горация параллельна его осознанию «завистливого времени»: невосполнимая утрата жизни является альтернативой жизни в настоящем. В библейском наставлении «есть, пить и веселиться» точно так же смерть является и аргументом, и учителем. Это же верно для многих других утверждений, например, для поговорки: «После поры не точат топоры» или для высказываний Овидия в его «Искусстве любви»:

5 Перевод стихов, отмеченных , выполнен Рунихиным А.А. (прим. перевод.).

Corpite florem Qui nisi corptas erit turpiter ipse cadet.

Сорви цветок, а не сорвешь, так он увянет сам и опадет.*

Для Спенсера, Шекспира, Мильтона:

Сорви же розу по весне, Не упусти мгновенья:

Ее чарующей красе

Не убежать от тленья.

Срывай желания цветы,

Не пропусти свой час,

Пока любим всем сердцем ты.

Сегодня, здесь, сейчас.* (Спенсер: Волшебная королева)

Не пропусти свой час, не дай себя сомнению;

Краса в себе не есть предмет для тления:

Волшебные цветы, не собранные в поле,

Увянут без следа и не возникнут боле.*

(Шекспир: Венера и Адонис)

Позволишь-времени уйти,

Уйдет, подобно розе,

Которой места не нашлось

И брошена в навозе.*

(Мильтон: Комос)

Подобно тому, о чем говорится в стихах, сосредоточенность Гештальт-терапии на настоящем неотделима от ценности самого сознания, выраженного поиском отказа от избеганий, которыми так запятнана жизнь. Или можно сказать более прямо: не избегать настоящего — значит не избегать быть в нем, а мы как раз и избегаем этого как результата наших действий. Ввиду того, что принятие настоящего является условием жизни, бытия, то это — свобода: свобода быть самим собой, свобода делать свой выбор по своему усмотрению, свобода выбирать свой путь. В Гештальт-терапии эмпирически демонстрируется, что, когда настоящее воспринимается с намерением неизбегания, т.е. с удовольствием принятия, оно превращается в то, о чем говорил Драйден.

Сей час есть пик твоей судьбы,

Твои добро, и зло, и гордость, и мольбы.

В неприходящей важности для нас,

Подобно вечности — сейчас.*

(Драйден: Испанский монах)

Главное в настоящем, но мы не признаем этого в своей половинчатости бытия, а наоборот, превращаем свою жизнь в нечто мертвое. Мы «убиваем» время или «теряем время» которым, говоря словами Данте, «мудрецы раздражены». Другим аспектом, где подобная идея бытия высвечивается Гештальт-терапией, является понятие конечности. Подобно тому, как в Гештальт-психологии конечность приложима к восприятию, точно так же в Геш-тальт-терапии она приложима к действию: мы всегда хотим закончить незаконченное, дополнить неполный Гештальт, но всегда уходим, избегаем этого. Когда не удается действие в настоящем, мы увеличиваем «незавершенность», становимся рабами прошлого. Более того, как говорил Гораций в своих Посланиях: «Откладывающий час жизни подобен простаку, ожидающему, пока наконец протечет река, чтобы ее перейти, а она все течет и будет так течь всегда».

Возможно, мы не стали бы подвешивать жизнь в настоящем, если бы не мечтали о каком-то будущем действии или удовольствии. В этой связи концентрация на настоящем Гештальт-терапии проявляет свой реализм в смысле ориентации на реальное существование и соответствующее ему переживание, а не на понятийное, символическое или воображаемое существование. И не только будущее, но и прошлое в настоящем могут существовать только в мысленной форме: память или фантазия; целью Гештальт—терапии является подчинить их жизни. Такое отношение характерно и для поэзии Лангфелло:

Грядущему оставь его беспечность, Пусть мертвость Прошлого хоронит мертвецов! Пусть Настоящим сделается вечность С горячим сердцем, с Божеским венцом.*

О том же говорит и персидская пословица:

Держись мгновения уверенной рукой: Не пустишь мельницу ушедшею рекой.*

Или еще, согласно которой:

Тот, кто имеет шанс, но ждет еще, Бесславно потеряет все.*

Все эти мысли вызваны осознанием противопоставления бытия в настоящем бытию в лишенных переживаний (или относительно нереальных) прошлом и будущем:

Ничего не придет, ничего не пройдет, Только вечно Сейчас в этом мире живет.*

(Абрахам Каули)

Гораздо чаще, чем хотелось бы, наша жизнь обедняется процессом замены реального символом, переживаний — конструкциями мышления, истины — ее интеллектуальным отражением. Разрешение прошлому и будущему появиться в долготерпимом настоящем — это все равно что сказать: «Оставь рассудок и доверься чувствам».

IV. Концентрация, на Настоящем как Идеал

Der den Augenblick ekgreit Das ist der rechte Mann6.

(Гете)

Нужно пояснить слово «идеал». Идеал часто понимается как одно из значений долженствования и/или сущности добра, чуждых философии Гештальт-терапии.

Если мы лишим идеал его качеств долженствования, то оставшееся будет либо утверждением желаемости конечности пути, т.е. предписанием, либо «правильностью». Под этим я подразумеваю выражение добра, а не средства или предписания: знак или симптом оптимального условия жизни. В этом же ключе мы можем говорить об идеальном в Таоизме, к примеру, несмотря на то, что это философия отказа от поиска. Несмотря на свой непредписывающий стиль, Тао Те Чинь всегда тщательно отрабатывает черты

Тот достоин почтенья, Кто владеет мгновеньем.

мудреца: «По этой причине мудрец оценивает все полезностью для желудка, а не для глаз», или: «Мудрец свободен от болезни, поскольку в болезни узнает болезнь», или «Мудрец знает и без рассуждений» и т.д. В этом же ключе концентрация на настоящем как идеал рассматривается и в высказывании: «Сейчас — это пароль мудреца».

Хотя некоторые рецепты для улучшения бытия и подразумевают законченность, отличающуюся от завершенности качества, это не является истиной для концентрации на настоящем. Для нее (как и для всей Гештальт-терапии в целом) конечность является полным сдвигом к завершенности состояния: путь к счастью означает начать быть счастливым, путь к мудрости — это отказ от глупости в данный момент, все равно, как уметь плавать — значит поплыть. Предписание бытия в настоящем, таким образом, является следствием того факта, что мы и есть только в настоящем, это то, что здоровый человек знает, а неврастеник не понимает в силу своей псевдодействительности, замешанной на грезах.