MedBookAide - путеводитель в мире медицинской литературы
Разделы сайта
Поиск
Контакты
Консультации

Наранхо К. - Гештальт–терапия отношение и практика атеоретического эмпиризма

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
<<< Назад Содержание Дальше >>>

В Буддизме настоящее — не просто духовное упражнение, но условие мудрости. В этом отрывке из Кодекса Пали Будда впервые говорит о предписании:

Не воротись назад к тому, что было,

И к будущему не лелей надежд: Ведь прошлое во времени остыло, Грядущее же — тема для невежд.*

А затем об идеальном:

Мудрец, чей взор воспринимает Теперешнее время здесь, сейчас,

Ему удача щедро предлагает

Нетленные дары, утеху глаз.

В то время, как буддистская версия, предписывающая настоящее, выделяет иллюзорность альтернатив, христианское мировоззрение делает упор на вере и смирении, влекущих за собой концентрацию на настоящем. Когда Иисус говорит: «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем» и приводит пример полевых лилий (от Матфея, 6), он не только призывает: «Не заботьтесь для души вашей», его призыв более позити-

А затем об идеальном:

Мудрец, чей взор воспринимает Теперешнее время здесь, сейчас,

Ему удача щедро предлагает

Нетленные дары, утеху глаз.

В то время, как буддистская версия, предписывающая настоящее, выделяет иллюзорность альтернатив, христианское мировоззрение делает упор на вере и смирении, влекущих за собой концентрацию на настоящем. Когда Иисус говорит: «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем» и приводит пример полевых лилий (от Матфея, 6), он не только призывает: «Не заботьтесь для души вашей», его призыв более позитивен: «Веруйте!» Христианская версия обрамлена вселенским теизмом, вера здесь означает веру в божественного Отца, но отношение к идеальному соответствует идеальному в Гештальт-терапии, которое можно выразить как веру в собственные возможности самому справиться с настоящим. Здесь, однако, мы видим, что идея концентрации на настоящем становится скорее идеей переживания, чем манипуляции, открытости и принятия переживаний, чем простого пребывания в настоящем и оборонительности перед лицом возможного. Такие отклонения выражают два основных вывода Weltanschauung Гештальт-терапии:

1) Вещи в данный момент только таковы, какими могут быть

2) Смотри, мир столь хорош!

Если настоящее не может быть иным, чем оно есть, что же сделает мудрец? — он смирится с ним. Более того, если мир хорош, почему бы, как говорит Сенека, «с радостью не припасть к дарам настоящего, отринув тягостные мысли»? Однако сказать, что все, что ни есть, хорошо само по себе, для Гештальт-терапии будет не верным, у Гештальта другой подход, где все, что ни есть, может быть хорошим только по отношению к нам. А здесь уже все зависит от нас самих, от того, как мы распоряжаемся своими обстоятельствами. Наше текущее восприятие действительности полно боли, беспомощности, жертвенности. Более того, как отмечал Эдмунд Барк два столетия назад: «Большей части человечества свойственно сетовать на время, в котором мы живем, шептаться о нынешних властителях, жаловаться на прошлое, строить себе экстравагантные надежды на будущее».

С точки зрения Гештальт-терапии, между тем подобные жалобы и сетования есть нечто иное, чем плохая игра, которую мы затеяли с собой — еще один аспект отрицания потенциального блаженства настоящего. На самом деле мы там, где хотим быть, мы делаем то, что хотели бы делать, даже если это и ведет нас к очевидной катастрофе. Если мы можем найти свою свободу внутри своего рабства, мы также можем найти нашу особую радость под покровом жертвенности.

Весь процесс отчужденности от реальности как от реальности Вечного Настоящего можно передать как неверие в позитивность результата, как воображение о катастрофичности переживаемого или о его пустоте, что компенсируется созданием рая идеального, будущих ожиданий или прошлой славы. С позиций таких «идолов» мы рассматриваем настоящую реальность, которая никогда полностью не подходит под нашу конструкцию, т.е. никогда не выглядит достаточно современной. Вот так вопрос концентрации на настоящем связан с принятием переживаний, т. е. способностью судить. Как говорил Эмерсон:

Розы под моим окном не имеют ничего общего с теми, что были здесь раньше или с теми, что будут потом; они такие какие есть; волею Божией они именно такие сегодня. Они вне времени. Это просто розы, они совершенны в каждое мгновение своего существования... лишь человек может откладывать и тешить себя воспоминаниями... Он и не будет счастлив и силен до тех пор, покуда также не сольется с природой в настоящем вне времени.7

В поисках идеальной розы мы не замечаем, что каждая из них сама по себе уже совершенство. Из опасения не найти розу мы слабеем, мы привязаны к концепции «розы» и никак не видим, что «роза — это роза, которая роза». Наши алчность и нетерпение не дают нам уйти от фальши, через которую мы любуемся отражением реальности в форме обещания или возможности, они и лишают нас истинного удовольствия. Мираж потерянного Рая или Земли

Обетованной лучше, чем полная анестезия, но насколько и он далек истинного понимания, что все это здесь, рядом с нами. Хайам хорошо знал, что:

Растить в душе побег унынья — преступленье, Пока не прочтена вся книга наслажденья.

Лови же радости и жадно пей вино: Жизнь коротка, увы! Летят ее мгновенья.

А также:

Хоть сотню проживи, хоть десять сотен лет,

Придется все-таки покинуть этот свет,

Будь падишахом ты иль нищим на базаре,—

Цена тебе одна: для смерти санов нет.

Все те, что некогда, шумя, сюда пришли

И обезумели от радостей земли, —

Пригубили вина, потом умолкли сразу

И в лоно вечного забвения легли.

За мгновеньем мгновенье — и жизнь промелькнет...

Пусть весельем мгновение это блеснет!

Берегись, ибо жизнь — это сущность Паренья,

Как ее проведешь, так она и пройдет.

Не рыдай! Ибо нам не дано выбирать: Плачь не плачь — а придется и нам умирать,

Глиной ставшие мудрые головы наши Завтра будет ночами гончар попирать*.

' Омар Хайам, «Рубай». Перевод О.Румер, В.Державин, Г.Плисецкий. («Избранная лирика Востока», Ташкент,"1981 г.).

Часть II техника

Глава третья введение в технику гештальт-терапии

А ехника Гештальт-терапии разнообразна по используемым приемам — вербальным и невербальным, структурированным и неструктурированным, интроспективным и межличностным, направленным на внутренний мир и на внешнее проявление, символическим и не символическим. Некоторые приемы характерны не только для Гештальт-терапии, вероятно, каждый из них можно считать вариацией (намеренной или нет) известных приемов в психотерапии или в некоторых системах духовных учений. И все же сеанс Гештальт-терапии нельзя спутать ни с чем другим из-за подхода, составляющего основу нового и единственного в своем роде Gestalt.

Уникальность Гештальт-терапии состоит не в молекулярном уровне элементов технических компонентов и не в молекулярности отношения, но в межличностном уровне, где отношение придает форму техническому материалу и порождает новый синтез из предоставляющихся возможностей.

Гештальт-терапия на уровне техники является прежде всего синтезом. То, что для нее типично, является особенной «штучкой» для старых форм, характер и содержание техники в контексте других — в ограниченности действий терапевта по отношению к пациентам, где особое внимание направлено на само явление, а не на его формулировку.

Практическая Гештальт—терапия является синтезом приемов, поскольку не ориентирована на технику. Синтез существует лишь в тех пределах, где различные части могут быть выкристаллизованы вокруг единого центра. Центр, в данном случае соединяющий воедино на удивление разнообразные ресурсы, выходит за рамки приемов, о которых мы говорили раньше как об актуальности-осознанности-ответственности.

Перле в своей практике постоянно расширял свой репертуар любыми возможностями, способствующими его целям сделать пациента более осознанным и ответственным. Он адаптировал, занимал, комбинировал и никогда не переставал изобретать приемы, не осознанно, но по наитию самой жизни.

Из свободной ассоциации он выделил идею о поддержке осознанности, хотя перенес акцент от содержания к форме; от Райха он взял понимание защиты как моторного действия и воспринял значение выражения; из «тирании обязанностей» Карен Хорни он вывел со временем олицетворение своего «волчка»; из психологической драматургии — обыгрывание конфликтов; из дианетики — прокручивание травматических эпизодов и прием повторения предложений; из Дзен Буддизма — правило минимизации интеллектуализма и так далее.

Однако ни в коей мере мы не склонны считать Геш-тальт-терапию некоей композицией подходов или попросту эклектичным подходом. Точно также мы не воспринимаем музыку Баха композицией из предшествующих итальянских, немецких или французских стилей (хотя в некотором смысле так оно и есть), но нас поражает уникальность этого синтеза, а не узнавание его компонентов, поэтому новое здание Гештальт-терапии впечатляет больше, чем старые его кирпичики.

В главе 4 я покажу, как особое отношение — концентрация на настоящем — скрепило несколько кирпичиков в здании Гештальт-терапии: это упражнение «континуума осознанности». Здесь переживание «бытия в настоящем» послужило зернышком, которое Перле нашел не в какойнибудь форме психотерапии, но в собственном осознании (в частности, в личных переживаниях, которые он называл «сатори»). Так вот, это зернышко, которое в историческом прошлом имело форму медитации, Перле посадил в знакомую ему почву — в свободную ассоциацию — и обнаружил, что для озаренных глаз это явилось свободной иссоциацией, где чего-то не хватало. А не хватало в данном случае очевидного.

Я исследовал концентрацию на настоящем как идеал (аспект хорошей жизни), который предлагается терапев-~х>м пациенту в качестве объемистого предписания, в кото-юм тот тренируется посредством особой техники. То же :амое можно сказать о любом аспекте тройственного идеала Гештальт-терапии: актуальности-осознанности-ответственности.

Практически любая техника в Гештальт-терапии может рассматриваться как особое выражение обширного предписания: «осознавай». Данное предписание, в свою очередь, является выражением взглядов терапевта и его переживаний, которые могут быть действительно стоящими только вместе с осознанием, свет же осознания — это все, что нам требуется, чтобы выбраться из наших трудностей, чтобы увидеть всю глупость наших конфликтов, чтобы освободиться от фантазий, причиняющих нам беспокойство.

Точно так же можно рассматривать практически любую технику в Гештальт-терапии как особую кристаллизацию предписания: «Будь ответственным, ощути себя владыкой своих поступков, ощути себя.» Это предписание, в свою очередь, является выражением убеждений терапевта — основанных на опыте — что только когда мы есть то, что мы есть, только тогда можно сказать, что мы живем, что если только мы начнем быть самими собой — или признаем, что мы уже такие — только тогда мы обретем большее удовлетворение, чем от любого простого желания.

Сказать, что целью Гештальт-терапии является пробуждение осознанности, чувства актуальности и ответственности, все равно, что заявить, что ее целью является способность переживать.

Мы все время что—то «переживаем», но в то же время контакт с переживаниями очень слабый, он лишь наполовину пробужден к действительности. В этом смысле можно сказать, что мы переживаем не взаправду.

Для гешталиста верное переживание уже само по себе является лечащим или корректирующим. Момент пробуждения — момент контакта с действительностью — является тем, что покажет нам истинное лицо фантомов наших грез. Это также момент тренировки в ощущении: здесь мы можем, например, научиться тому, что нет такого, чего стоило бы бояться, или что награда за то, что ты живешь, превосходит боль и потери, которые мы хотели бы избежать в наших снах.

Жажда ощущений есть часть всей жизни. Чаще всего она принимает формы желаний идти все дальше и дальше в ощущениях, не обращая внимания на те, что под рукой. Стремление к большему подменяет требование к глубине, которая могла бы стать нашим естественным режимом контакта с миром, если бы мы не были столь равнодушны к ней. Интуитивный поиск этой глубины или полноты осознания дан нам от рождения, но, потерпев в нем неудачу, мы ищем ему замены в окружающих нас стимуляторах: в насыщенной специями еде, в скалолазании, в скоростной езде на спортивных автомобилях, в соревнованиях, трагедиях на киноэкране.

Подход же Гештальт-терапии прямо противоположен. Переживание обретается не стимуляцией, а повышенной чувствительностью. Гешталист видит «пробуждение» в виде окружающей поддержки, не обязательной тому, кто «пробуждается» в себе, т.е. обращается к своим чувствам.

Техника Гештальт-терапии может послужить для возвращения пациента к контакту с его ощущениями двумя способами. Первый заключается в том, чтобы перестать избегать, не прикрывать переживания. Другой состоит в наделении нас энергией, чтобы мириться с содержанием осознанности в форме интенсифицированного внимания или осознанного преувеличения. Хотя оба эти подхода неразделимы, т.е. суппрессивную и экспрессивную техники можно представить как правую и левую руки психотерапевта, я поговорю о них по отдельности.

Глава четвертая суппрессивная техника

«Вы когда-нибудь участвовали в том, что происходит в групповой терапии? Каждый мечет свое мнение на жертву, все интерпретируют всех. Аргументы, словесный пинг-понг, в лучшем случае это атака типа: «Вы, мой дорогой,— прожектер,» в худшем — плаксивое представление: «Ах, я несчастный». Так какого же роста вы ожидаете в подобных клубах по самоусовершенствованию?»

Фриц Перле

Первым необходимым условием для ощущения того, что мы потенциально можем ощутить — это перестать заниматься посторонним. Наши действия, далекие от восприятия и выражения, настолько нас перегружают, что мы вряд ли способны уделить внимание тому, в чем мы в данный момент живем. Если бы мы только смогли перестать играть в свои привычные игры, то обнаружили бы, что ощущения — это не то, что'нужно искать, а наоборот, их невозможно избежать. Как мы говорили раньше, мы и в самом деле все время что—то ощущаем, нона уровне просто касания, который мы никак не идентифицируем. Наши глаза видят, мы же сами — нет. Грезы напоминают, что мы не осознаем увиденное, заявляют, что «они» знают, а «мы» — нет.

Чтобы ощущать, мы должны присутствовать, быть здесь и сейчас. Мы не можем «ощущать» (а только воображать) то, что уже прошло и чего нет. Реальность, она всегда сейчас. Даже в воспоминаниях — здесь реальностью является наш теперешний акт воспоминания, наше желание вспомнить, наше реагирование, здесь и сейчас, на воспоминания.

В обычной беседе для настоящего места мало. Больше всего времени уделяется анекдотам, планам на будущее, коммуникативным установкам или мнениям. Даже наша собственная ментальная активность не концентрируется на настоящем. Большая часть ее состоит из предвкушений, воспоминаний, фантазий и подходящих случаю игр. Мы, Гештальт—терапевты, смотрим на подобное с подозрением.Ведь каждая из этих активностей составляет нашу легитимную и функциональную способность, а мы почти все время используем такие способности не на функциональные, конструктивные цели или хотя бы на удовольствия, а как эквивалент механических развлечений в виде постукивания пальцами или бездумного рисования. С точки зрения Гештальта, подобные занятия, отвлеченные от настоящего, представляют собой акт избегания настоящего.

Посредством простого приема прекращения любых занятий, кроме ощущения, и терапевт, и пациент вполне могут испробовать верность данного вывода.

Ощущение не делания ничего, кроме внимания к содержанию осознанности, может привести, как при усвоении психоделического вещества, к самоценному контакту с реальностью или к интенсивному дискомфорту. Лишенные наносного, наши отношения к самим себе и к нашему существованию становятся очевидными. Особенно это касается негативных отношений. Можно чувствовать себя стесненно, неудобно, хотеть высказаться или превратить все в шутку; можно чувствовать,себя глупо, ощущать свою неинтересность для других. Если так, то не стоит удивляться, почему мы так мало находимся в настоящем и так много в фантазиях и размышлениях. Если мы пережили урок осознанности как неприятный или болезненный, нам не составит труда принять, что тенденция жить в прошлом, в будущем или в абстракции способствует избежанию такого дискомфорта.

Есть особое переживание, к которому часто ведет супп-рессия (подавление) избегания и которое в Гештальте считается особенно важным — ощущение несущественности.

Говорить об ощущении несущественности — это в некотором роде терминологическое противоречие, поскольку ощущение всегда подразумевает существенное. «Несущественность» представляет собой некое замкнутое простран-

ICTBO, куда стекаются поверхностные личностные игры и где нет места самосознанию. У «несущественного» имеется иллюзорное качество, подобное тем, что сопутствуют негативным чувствам, о которых мы говорим выше. Стыд, вина и тревога, например, не являются чистым переживанием действительности, это результат отношений, которые мы противопоставляем действительности, отвергая или сопротивляясь ей, боясь ее. Точно так же ощущение несущественного или пустоты является тем состоянием, в котором мы судим поверх себя, вынося вердикт: «Не достаточно». Несущественность, простота, бессмыслица, тривиальность

I- вот переживания, в которых мы не прекращаем изме-ять свои ожидания или стандарты, которыми мы мерим сальность. Их корень не в чистом осознании, а в сравне-ии. Важность этого ощущения несущественного вытекает з наблюдения, что оно представляет мост между избегани-м и контактом или, как это выразил Перле, между фобий-ными и взрывными пластами личности. Перле считал эту фазу терапевтического процесса настолько важной, что даже определил Гештальт-терапию как: «Гештальт-терапия есть трансформация пустоты стерильной в пустоту плодородную».

Как это понимать? «Ничто» есть «несущественное», только когда мы стараемся превратить его во что-то. Однажды приняв, что ничего нет, мы обретем все. Ничто превратится в экран, на котором мы сможем увидеть все, на фоне которого свободно задвигаются «фигуры». Поскольку теперь нам не надо творить, все то, что мы делаем, станет нашим творением; поскольку теперь нам не нужно озарение, озарением станет осознание момента; поскольку мы больше не стараемся быть тем-то и тем-то и чувствуем несущественность подобных стандартов, мы понимаем, что мы такие, какие мы есть. Суппрессивный аспект Гештальт-терапии объемлет и общие принципы, и то, что можно принять за индивидуальные (негативные) предписания. Существует закон, приложимый к каждому пациенту, являющийся непреложным для группы, что нельзя потворствовать любой игре, представляющей механизм главного избегания. Об общих принципах и правилах я поговорю в следующей главе.

О принципиальных «ни-ни» в Гештальт-терапии я уже говорил: велеречивость, предвкушение, повествователь-ность, долженствование, манипуляции.

В данной главе я уже коснулся вопроса будущего и прошлого, однако поговорю о нем более подробно еще, поскольку здесь я только обрисовал тему. О других же вопросах (повествовательности, долженствовании и манипуляции) следует рассказать особо, затронув все следствия и исключения из правил.

Повествователъностъ

Повествовательностью Перле считал так называемую «научную игру», точно так же, как религиозную игру — «долженствованием». В терапевтической ситуации наиболее частыми проявлениями данного отношения являются предложение (диагностическое) информации, поиск обычных объяснений, дискуссия по философским или моральным вопросам или по значению слов. Все это вместе с вежливыми клише табуировано в Гештальт—терапии как «многословие». Как говорил Перле: «"Почему" и "потому что" в Гештальте считаются грязными словами. Они ведут лишь к рационализации и принадлежат ко второму разряду продукции многословия. Я выделяю три разряда подобной продукции: дерьмо цыплячье — это "доброе утро", "как дела?" и т.д.; дерьмо собачье — это "потому что", рационализация, извинения; и дерьмо слоновье — это когда говорят о философии, экзистенциальной Гештальт—терапии и т.д.— как раз этим я сейчас и занимаюсь».

<<< Назад Содержание Дальше >>>

medbookaide.ru