Оклендер В. - Окна в мир ребенка

«Эй, я не могу выносить того, что здесь происходит!». А затем мы обсуждаем то, что происходит.

Я нахожу, что некоторые дети, в особенности маленькие, вовсе не обязательно испытывают потребность вербализировать свои открытия, проницательность и осознание всех «что» и «как» своего поведения. Зачастую складывается впечатление, что достаточно выявить скрытые мотивы поведения или блокированные чувства, которые мешают процессу эмоционального роста. Впоследствии эти дети могут стать цельными, ответственными, счастливыми людьми, способными лучше справляться со многими фрустрациями, сопровождающими процесс «взросления» в их мире. Они начинают более позитивно взаимодействовать со сверстниками и взрослыми, испытывать ощущения спокойствия, радости и собственной значимости.

Существует множество методик. Я постоянно нахожу новые пути работы с детьми. Наш мир представляет нам беспредельное множество источников, которые можно использовать в психотерапевтическом процессе. Однако методики никогда не представляют собой трюков или рецептов деятельности. Избранная методика никогда не рассматривается в качестве «вещи в себе» (как, например, многие «учительские планы»). Необходимо учитывать, что каждый ребенок — это уникальная личность. Вне зависимости от того, какая используется методика, хороший психотерапевт опирается на процесс эволюции, реализуемый вместе с ребенком. Процедура или методика — только катализаторы этого процесса. Каждое занятие непредсказуемо, поскольку зависит от детей и ситуации. Одна идея рождает другую, и методики творческого самовыражения постоянно эволюционируют: творческий процесс — это открытый процесс.

Я не всегда знаю, почему предпринимаю то или иное действие. Иногда мы занимаемся чем-нибудь, потому что мне хочется экспериментировать или потому, что это может оказаться веселым, или оттого, что этим хочет заниматься ребенок. Одна моя коллега недавно рассказала мне о десятилетнем мальчике, с которым работала. Однажды он захотел поговорить о том, как страна разделена на штаты, потому что проходил это в школе. Он нарисовал карту США и нанес линии, обозначающие границы штатов. Казалось, что его очень захватила идея разделения страны. Через некоторое время моя коллега спросила мальчика, а не чувствовал ли он когда-нибудь, что разделен на части. Он нарисовал себя и свои составляющие: счастливую, печальную, злую и т. д.

Мне не хотелось бы создавать впечатление, что на каждом занятии происходит что-нибудь удивительное. Зачастую не происходит ничего, что извне могло бы показаться интересным и важным. Но на каждом занятии мы с ребенком вместе. Он быстро распознаёт во мне человека, который понимает его и откровенен с ним. Иногда ребенку не хочется ничего делать и тогда мы просто разговариваем или слушаем музыку. Однако обычно он хочет — и даже стремится — попробовать то, что я ему предлагаю. В некоторых случаях он точно знает, чем ему хотелось бы заняться. Может показаться, что эти действия не обладают терапевтической значимостью, но я уверена, что всё это время что-то происходит.

Ни одна из тех методик, которые я описываю, не была придумана мной. Большинство их них является общественным достоянием — я знала о них давно. Некоторые из них подсказывает окружающая среда. Некоторые идеи я почерпнула у других людей, адаптировав эти идеи на свой лад. Некоторые методики я использовала очень часть, другие никогда не пробовала применять и даже не анализировала, а есть и такие, о которых я знаю, но могу к ним не прибегнуть. Если только это оказывалось возможным, я стремилась обратиться к источнику (в конце этой книги приведен их перечень). В них можно найти идеи и методики, которые вы сможете адаптировать в соответствии со своими нуждами и потребностями детей, с которыми вы работаете.

Сопротивление

Часто дети с осторожностью относятся к некоторым занятиям, которые я им предлагаю. Десятилетний мальчик, которого я попросила побыть красным цветом на его рисунке, спросил: «Вы что, сумасшедшая?». Иногда, особенно в группе, дети испытывают смущение перед «сумасшедшими» занятиями или настолько закрыты, зажаты и стремятся себя оградить, что оказываются не в состоянии погрузиться в мир фантазии. Когда это случается, я общаюсь с каждым из детей в манере, которую считаю наиболее приемлемой для нее или него. Я могу мягко сказать: «Я знаю, что это трудно (или глупо, или безумно,—потому что это на самом деле так), но все равно, сделай это». Поскольку мне необходимо преодолеть сопротивление, я уважаю его. Иногда я лишь слегка киваю головой в ответ на протесты и продолжаю свои указания. Обычно во время такого взаимодействия я не улыбаюсь. Я принимаю сопротивление всерьез. Я даю это понять и стремлюсь очень осторожно и деликатно проникнуть через сопротивление (через него, под ним, обойти его). Дети могут хихикать, издавать неприятные звуки. Их беспокоит, понимаю ли я и другие дети, что лично они не считают, что я предлагаю им хорошую идею. У меня бывали дети, падавшие на пол в ложном обмороке. Меня не беспокоят подобные демонстрации; я ожидаю и принимаю их, а затем продолжаю свою линию. Как только дети убеждаются, что ни я, ни группа не принимаем их действий всерьез, они обычно присоединяются к нам. После одного-двух занятий такое сопротивление исчезает.

Некоторые дети сопротивляются неосознанно, но настолько заторможены или скованы, что могут нуждаться в том, чтобы вначале заняться какой-нибудь деятельностью, которая воспринимается ими как безопасная и может помочь оживить их воображение. Я знаю, что некоторые дети боятся выражать себя теми путями, которые я им предлагаю, и в таких случаях мне приходится иметь дело со страхом, который стоит за сопротивлением. Я могу просто разрешить ребенку самому решать, когда он будет готов рискнуть сделать что-нибудь, что для него пока трудно. По мере того как растет его доверие, он становится более открытым и становится способным рисковать, по мере того как укрепляется его осознание самого себя.

Когда дети начинают легко выражать себя через фантазии и различные виды экспрессивных проекций, я пытаюсь осторожно провести их обратно к реальной жизни, заставляя их обретать или принимать те части самих себя, которые они продемонстрировали, чтобы они смогли испытать новое чувство самоидентификации, ответственности и самостоятельности. Многим детям это трудно. Я постоянно пытаюсь провести ребенка от его символического само выражения и фантазий к реальности и его собственным жизненным переживаниям. К решению этой задачи я приступаю с величайшей осторожностью. Хотя мне иногда и приходится проявлять твердость, зачастую я нахожу лучшим никак не направлять ребенка и проявить терпение.

Одной из наиболее эффективных методик, помогающих детям преодолеть блокаду своего поведения, служит так называемое моделирование. И при индивидуальных, и при групповых занятиях, если я сама делаю то, что прошу сделать детей, они тоже делают это. Если ребенок после двух-трех попыток не находит нужной картинки в своей головоломке, я делаю это за него. Ребенок очарован, теперь он знает, о чем я его прошу и ему становится проще выполнить эту задачу после того, как ее решила я. Обычно я принимаю участие в играх театра марионеток, шарадах, упражнениях по фантазированию и рисованию. Я занимаюсь этим со всей искренностью, на которую способна, и мне не страшно обнаруживать собственную слабость, проблемы и историю. (Один мальчик страшно заинтересовался тем, что я разведена, и очень хотел знать, как на это реагировали мои дети.) Если дети бояться начать, я часто говорю им: «Притворитесь, что вам всего четыре года, и рисуйте, как тогда». Иногда я показываю им, как делать из палочек фигурки и животных, чтобы придать им для начала больше уверенности.

То, как ребенок приступает к рисованию, часто совпадает с тем, как он поступает в жизни. Возможно, что так же он экспериментирует с большинством вещей, особенно новых для себя. Если ребенок приступает к рисованию с большой тревогой, я никогда не заставляю его рисовать. Мы можем поговорить о его тревоге по поводу рисования или обратиться к чему-нибудь менее угрожающему. Я могу предложить ему грифельную доску или «волшебную» доску с пластиковым покрытием, приподняв которое можно стереть всё, что на ней нарисовано. Такие способы ценны для детей, которые обеспокоены тем, что их рисунки сохранятся; они чувствуют себя увереннее, зная, что их рисунки можно быстро уничтожить. Как и взрослых, детей нужно принимать такими, каковы они в этот момент. Отсюда, из этой точки их существования, постепенно расширяя существующие границы, они могут смотреть на себя с ощущением безопасности и чувством собственной значимости. Обычно, если я подхожу к ребенку достаточно деликатно, не вызывая в нем ощущения угрозы, он предпринимает какую-то попытку двигаться в этом направлении. Иногда полезно попросить ребенка сказать мне, что я должна нарисовать, или рисовать его самого (за чем он заинтересованно наблюдает). Я не очень-то хорошо рисую, мои рисунки напоминают детские, и это придает детям большую уверенность в своих способностях.

Помимо обнаруживающегося в процессе терапии сопротивления ребенка, вы можете обнаружить сопротивление уже в процессе первых встреч. Преодоление такого сопротивления — процесс очень тонкий, его трудно описать словами. Он требует участия вашей интуиции, к которой вы должны прислушиваться и на которую ориентироваться еще до своего обращения непосредственно к ребенку. Для преодоления сопротивления необходимо также, чтобы ребенок понимал, что он может доверять вам.

То, что происходит между вами, ребенком и его родителями на первом приеме, имеет решающее значение. Ребенок наблюдает за вами, слушает вас, оценивает вас. Дети обладают исключительно тонким чутьем, позволяющим быстро оценивать взрослых и их манеру обращения с детьми.

Когда вы с ребенком остаетесь наедине, у вас появляется новая возможность дать ему понять, что вы открыты, искренни, прямы и дружелюбны, что вы стремитесь не судить, а принимать его. Он может уяснить это для себя во время нашей короткой беседы, когда вы задаете ему легкие вводные вопросы, когда вы стоите рядом, оценивая комнату и вещи в ней, когда вы играете с ним в простую игру или предлагаете заняться чем-либо, что он не воспринимает как угрозу для себя. Ребенок может на первом же занятии решить, что вы тот человек, с которым можно делиться своими переживаниями и которому можно доверять. Но иногда ему требуется три-четыре занятия, чтобы в этом убедиться. Если это произойдет, вы сразу же поймете. Однако вы можете также сразу понять, что этого никогда не произойдет, и тогда вам может потребоваться время, чтобы проанализировать то, что происходит между ребенком и вами.

Главное — понять, что для сопротивления и защиты у детей имеются веские причины. Я неоднократно повторяла: дети делают то, в чем чувствуют необходимость, чтобы выжить, чтобы защитить себя. Они узнали (в том хаотичном мире, в котором существуют, в школах, в которых часто так много грубости и нет заботы и понимания), что должны делать всё, что в их силах, чтобы позаботиться о самих себе, чтобы защититься от вторжения в их мир. Если ребенок доверяет мне, он позволяет себе приоткрыться, стать чуть более уязвимым. И я обязана подойти к нему нежно, легко, мягко.

В группе, которой я руководила в качестве консультанта, одна из слушательниц выразила свою озабоченность в связи с тем, что встречала в детях сопротивление. Я же поймала себя на том, что давала ей различные советы, как это сопротивление преодолеть. Внезапно я поняла, что же я делаю: я стала на ее сторону против ребенка. Став союзником в борьбе против сопротивления ребенка, я лишь способствовала усилению этого сопротивления. «Эй,— сказала я самой себе,—погоди-ка минутку. Ты что, считаешь, что ребенок не должен сопротивляться? Но у него есть на это причины. Почему бы ему и не сопротивляться? Мы должны учиться принимать это сопротивление, не защищаясь и не оскорбляясь, как нечто само собой разумеющееся».

Снова и снова мы будем встречать у детей сопротивление. Ребенок отойдет от своей первоначальной настороженности, но потом мы время от времени вновь будем спотыкаться о его сопротивление. Ведь на самом деле он хочет сказать: « Стоп! Я должен остановиться здесь. Это для меня слишком много! Это слишком трудно! Это слишком опасно. Я не хочу видеть то, что находится за стеной моей защиты. Я не хочу с этим столкнуться лицом к лицу». Каждый раз, когда мы достигаем с ребенком такой ситуации, мы прогрессируем. В каждой стене сопротивления есть новые двери, распахивающиеся к новым просторам развития. Это страшное место, и ребенок хорошо себя защищает — почему бы и нет? Иногда я вижу сходство в такой ситуации с тем, что Fritz Peris назвал «тупиком». Когда мы заходим в тупик, мы ощущаем что становимся свидетелями того, как личность отбрасывает свои прежние стратегии, и чувствует себя так, как если бы у нее не было никакой поддержки. Она часто делает все возможное, чтобы избежать этого: убежать, внести путаницу, затуманить ситуацию. Когда мы распознаем в тупике тупик, мы можем почувствовать, что ребенок находится на грани новой жизни, нового открытия. И, значит, каждый раз, когда проявляется сопротивление, мы понимаем, что сталкиваемся не с жесткой границей, а с ситуацией, за которой начинается новый рост.

Завершение

Я считаю важной причиной того, что родители не спешат обращаться за психологической помощью ребенку, представление о том, что терапия занимает длительное время, возможно, годы. Конечно, некоторым детям и впрямь требуется длительное лечение. Однако основное правило, которого я придерживаюсь, гласит, что дети не должны подвергаться психотерапии слишком долго.

У детей нет многих «оболочек» незавершенных проблем и «старых записей», которые взрослые накапливают за долгие годы. Я наблюдала поразительные результаты у детей, посетивших занятия лишь три-четыре раза. Если бы я услышала о ребенке, который занимается с психотерапевтом уже очень долго, например больше года, при том, что в жизни ребенка не произошло ничего из ряда вон выходящего, мне очень захотелось бы бросить пристальный взгляд на эту лечебную процедуру.

Обычно для завершения терапии прогресс, достигнутый за 3—6 месяцев оказывается достаточным. Дети в процессе терапии достигают уровня плато, и этот момент может оказаться подходящим для завершения лечения. Ребенку нужна возможность ассимилировать в процессе естественного роста и созревания те изменения, которые произошли в нем в результате психотерапии. Иногда это плато является признаком сопротивления, которое следует уважать. Это как бы означает, что ребенок знает: ему сейчас не справиться с определенной преградой. Ему требуется больше времени, больше силы; возможно, когда он повзрослеет, он почувствует потребность открыться и в этом отношении. Вероятно, дети обладают внутренним чувством этого момента, и терапевту необходимо уметь отличать такой момент остановки от предшествующих блокировок, о которые он спотыкался.

Существуют признаки, подсказывающие, когда следует остановиться. Меняется прведение ребенка, о чем свидетельствуют отзывы родителей и школы. Внезапно он оказывается вовлеченным в разные занятия—бейсбол, клубы, друзья. Психотерапия начинает становится у него поперек дороги. После преодоления периода первой настороженности и до достижения ребенком этого плато он в большинстве случаев с нетерпением ждет прихода на занятия. Если этого не происходит, требуется более внимательный взгляд на ситуацию.

Улучшившееся поведение само по себе может и не быть достаточным поводом для прекращения занятий. Изменившееся поведение может быть результатом наступающей открытости ребенка и демонстрации психотерапевту своего внутреннего мира. Таким образом, подсказки мы ищем в самой работе. Материал, который поступает в процессе занятий, способен послужить хорошим индикатором для завершения психотерапии.

Пятилетний Билли, которого и собственная мать, и воспитательница в детском саду считали «неприемлемым» изменил свое поведение и уже в течение некоторого времени был вполне «приемлемым». Однако наша работа продолжалась. Ему нужно было помочь выявить скрытые чувства, поучиться их выражать и справляться с ними. Примерно через три месяца я была вынуждена пойти на хитрость. Дело было в том, что он начал играть со мной — и наши занятия утратили ауру психотерапевтической работы. Однажды я показывала ему картинки, которые иногда использовала как основу для придумывания рассказов. На одной из них (взятой из Апперцептивного теста для детей) изображен заяц, сидящий в постели в полутемной комнате, дверь которой наполовину открыта. Обычно эта картинка рождает страх, ощущение брошенности или одиночества. Реакция мальчика была мгновенной: «Этот маленький мальчик, то есть зайчик, проснулся у себя в комнате, но вставать еще рано, и он ждет, когда наступит настоящее утро». Я сказала: «Похоже, там довольно темно. Ты не думаешь, что он боится?». Он ответил: «Нет, он не боится. Зачем ему бояться? У него же папа с мамой в соседней комнате». «Интересно, а почему это дверь приоткрыта?»,—спросила я. Он скептически глянул на меня и ответил: «Чтобы он мог входить и выходить». И теперь я знала, что с ним всё в порядке.

Билли рассказал историю и о другой картинке, на которой была изображена мама-кенгуру с малышом в своей сумке и маленьким кенгуру, ехавшим позади нее на трехколесном велосипеде. На руке мамы-кенгуру была сумка с покупками. Малыш-кенгуру держал воздушный шарик.

Билли. Они только что вернулись из магазина и сейчас отправляются на пикник. Малыш будет играть со своим шариком, а мальчик — разъезжать на велосипеде.

Я. А что мама будет делать?

Билли. А мама будет есть (мать Билли очень любила покушать).

Я. Как ты думаешь, а кенгуру-мальчику не хотелось бы покататься у мамы в сумке, где теперь сидит малыш? (У Билли появился младший брат.) Билли (долго смотрит на картинку). Нет. Понимаете, он же уже ездил в маминой сумке, когда был маленьким. А теперь он достаточно вырос, чтобы ездить на велосипеде, а малыш даже ходить не умеет.

Я. Так же, как и ты раньше был малышом, а теперь очередь твоего брата, да?

Билли (широко улыбаясь). Вот именно!

Часто та работа, которую проделал ребенок в процессе терапии, оказывается достаточной, чтобы он мог продолжать ее самостоятельно, особенно в тех случаях, когда к процессу были подключены и родители. Они могут заниматься с ребенком самостоятельно, если овладели новыми навыками общения с ним. Иногда, когда ребенок перестает посещать занятия, его родители (или один из них) решают исследовать и проработать собственные чувства и конфликты. Опыт проведения психотерапии с ребенком зачастую прокладывает пути в психотерапию и родителям, помогает им не ощущать неудобства и даже стремиться к созданию взаимоотношений на новой основе.

Когда ребенок начинает включаться в психотерапевтический Процесс, родители испытывают облегчение, лучше себя чувствуют и атмосфера в доме становится менее напряженной. Это помогает ребенку получать от психотерапии больше, и он начинает обнаруживать существенное улучшение поведения. Иногда это замечают и учителя, которых также успокаивает такая ситуация. На протяжении всего этого времени ребенок становится старше и мудрее. Совокупность этих факторов дополняет психотерапию: возникает эффект снежного кома, синергизма накопления положительных эффектов в жизни ребенка.

Однако завершение психотерапии может оказаться и преждевременным. Семилетняя девочка демонстрировала все признаки, на которые я ориентировалась, принимая решение о прекращении психотерапии. Ее дела шли хорошо и в школе, и дома, и с друзьями, а с точки зрения терапевта, наши занятия становились всё менее продуктивными. Я наблюдала девочку на протяжении шести месяцев. На одном из занятий я сообщила ей и ее матери, что нам уже стоит подумать о завершении занятий, поскольку дела идут хорошо. Когда в тот день девочка вернулась домой, родители обнаружили некоторые проявления ее прежнего поведения (до терапии она обнаруживала склонность к поджогам, кражам и порче имущества). Когда ее обескураженная мать заговорила об этом на нашем следующем занятии, девочка сказала: «Если я буду хорошая, я больше никогда не смогу приходить сюда и видеться с Виолет». Тогда я поняла, что либо не смогла хорошенько подготовить ее к завершению терапии, либо неправильно оценила ее готовность к завершению. Ведь дети говорят нам всё, о чем мы хотим знать.