Хайгл-Эверс А., Хайгл Ф. и др. - Базисное руководство по психотерапии

Иоффе и Сандлер (Joffe and Sandler, 1967b), a также Сандлер (Sandler, 1972) видят в человеческих аффектах проявление уверенности высокого уровня. Уверенность постигается ребенком через переживание чувственных состояний; это происходит в связи с развитием детского мира представлений. Оба автора говорят о нарциссических основах аффекта, поскольку они также служат уверенности индивидуума и, тем самым, нарциссическим потребностям.

Функция аффекта, по мнению этих авторов, постоянно актуализирована: с его помощью оцениваются образы самости и объекта, чтобы добиться на основании этой оценки идеальных условий для Эго.

Это особенно характерно на ранней фазе развития ребенка, когда очень большое значение имеет такая помощь в ориентировке и регуляции поведения; объясняется это тем, что на данной фазе процесс познания недостаточно эффективен, а, следовательно, речевая функция и способность к символизированию отсутствуют. Поскольку ребенок в достаточной мере еще не располагает навыками восприятия, познания, управления поведением, чтобы самому регулировать свои нарциссические потребности, эту функцию в значительной мере выполняет мать.

В семидесятые годы Бреннер (Brenner, 1974, 1975) представил психоаналитическую теорию аффекта, основанную на клинических данных, которые были получены с помощью психоаналитического метода.

Он рассматривал аффект как ощущение удовольствия или неудовольствия, которое приводится в действие либидозной или агрессивной энергией, то есть связано с дериватами влечений, а также с представлениями или комплексами представлений, которые придают ему индивидуально-специфическую форму. Аффекты развиваются из неспецифической матрицы удовольствия/неудовольствия и формируются переживаниями раннего периода, которые организуются в представления и цепочки представлений. Как и Фрейд (ПСС XI, 1916/17, с. 410), Бреннер считал, что ядро некоторых аффектов определяется переживаниями, которые появились в филогенезе, то есть относятся к врожденному имуществу человеческого существа.

Тезис постепенного развития и дифференциации аффектов из недифференцированной матрицы удовольствия/неудовольствия на основании результатов новейших дифференциальных исследований аффектов может считаться устаревшим (см. Krause, 1991).

Бреннер считает, что аффекты связанны не только с удовлетворением или фрустрацией дериватов влечений; он, как и Якобсон (Jacobson, 1953), видит их в большей степени связанными с созреванием и развитием Эго и Суперэго (Brenner, 1986, с. 66). Он классифицирует аффекты согласно категориям удовольствия и неудовольствия и, соответственно, выделяет счастье (радость), страх и депрессивный аффект.

Хотя отношения между аффектом и влечением сегодня следует рассматривать иначе, чем это делал Бреннер, представленные им варианты ощущения счастья, страха и депрессивного аффекта остаются до сих пор существенными для клинической практики. Эти варианты формируются в индивидуальном опыте, который организуется в представлениях или группах представлений; таким образом, каждое переживание аффекта становится индивидуально-уникальным феноменом.

Бреннер пишет о выделенных им категориях следующее.

О счастье (или радости):

«Если ощущение удовольствия является интенсивным, то аффект обозначается как экстаз или блаженство. Если в представлении одерживается победа над одним или несколькими людьми, то этот игровой вид счастья определяется как триумф. В зависимости от интенсивности удовольствия, соответствующие представления классифицируются как всемогущество, удовлетворенность собой, как легкое превосходство или самодовольство» (Brenner, 1986, с. 58).

Об аффекте страха:

«Страх - это возбуждение чувств (аффект), которое вызывается антиципацией опасности в Эго... Что-то неприятное происходит... Если опасность воспринимается как острая или непосредственно предстоящая, то можно говорить об ужасе, если неудовольствие интенсивно - о панике. Если неудовольствие выражено слабо и опасность воспринимается как небольшая, как неопределенная или еще далекая, можно свободно говорить о беспокойстве или неприятном чувстве» (Brenner 1986, с. 58).

О депрессивных аффектах, связанных с представлениями несчастья, которое уже произошло:

«Уже в соответствии с интенсивностью неудовольствия можно говорить об унынии, грусти или досаде. Когда представление тоски по потерянному объекту выходит на первый план, можно говорить об одиночестве. Когда у нас, как это выразил Дарвин (1872), «нет надежды на утешение», мы говорим об отчаянии. И о стыде или унижении, когда акцент делается на том, что человека высмеивают или ругают» (Brenner, 1986, с. 60).

В последнее время Кернберг критически рассматривал вопрос о том, какая взаимосвязь устанавливается между аффектом и интериоризованными объектными отношениями. По его мнению, самый ранний интрапсихический опыт - аффект и восприятие - интегрируется в контексте самого раннего единства интериоризованных объектных отношений (1985, с. 110), и поэтому следует говорить о «чистом аффекте» или о «чистом первичном процессуальном мышлении» как о независимых аспектах первичного процессуального функционирования. Кернберг (Kernberg, 1985, с. 110) опирается в этой связи на работы Росса (Ross, 1975) и Шпитца (Spitz, 1972). Шпитц занимает следующую позицию:

«1. Я думаю, что никакой след памяти не может быть сохранен в психической системе без того, чтобы какой-либо из аффектов не был бы в этом задействован.

2. Восприятие, в плане возможности осознания воспринятого, не может протекать без вмешательства аффектов.

3. Чтобы новорожденный мог перешагнуть границы осознания, аффект должен ускорить восприятие. Восприятие может начать существование тогда, когда аффект придал ему длительность, определил биологическое время. Только тогда может развиться когерентность как связь между восприятием и восприятием, восприятием и аффектом» (Spitz, 1972, с. 731, с. 733-734).

4.3. Значение современных исследований аффекта

Теперь следует обратиться к тезису о врожденности некоторых аффектов, который Фрейд в свое время сформулировал недостаточно четко. Можно сказать, «...что уже у новорожденных и преждевременно рожденных можно заметить практически все (за небольшим исключением) наблюдаемые у взрослых образцы иннервации» (Krause, 1983, с. 1022).

Сигнальную составляющую аффекта, таким образом, можно наблюдать уже после рождения. Здесь имеется в виду интерперсональное сигнальное воздействие аффекта на людей, ухаживающих за младенцем. «У ребенка есть желания, прежде всего инстинктивные желания, сигнальные системы своих чувств, а ухаживающий за ним человек обладает необходимой моторикой и программами для их удовлетворения» (там же, с. 1024). При достаточно хорошо функционирующих отношениях между матерью и ребенком или отцом и ребенком формируются «структуры, подобные диалогам» (там же, с. 1026), которые оказывают значительное влияние на дальнейшее развитие ребенка.

При имеющейся на этой фазе биологически обусловленной беспомощности новорожденного это раннее обладание интерперсональной сигнальной составляющей аффектов весьма полезно. Хотя способность к энкодированию, то есть к продукции сигналов, и к декодированию, то есть к пониманию сигналов других, кажется врожденной, преобразование собственных переживаний и чужих знаков в речевые символы таковым не является. Также к врожденным не относятся правила проявлений и переживаний в социальном контексте. Приобретение этого «знания» определяется типом ранних объектных отношений, а также актуальных культурных влияний. Врожденный потенциал младенца «разгорается» во взаимных отношениях с матерью, как сформулировал в рамках представленной им психоаналитической психологии развития Шпитц (Spitz, 1965).

Для ограниченного числа аффектов посредством моторно-экспрессивных конфигураций можно показать, что они проявляются во всех культурах; их можно наблюдать в культуре и в используемых людьми способах поведения. Относительно определенными являются мимические выражения радости, горя, ярости, отвращения, удивления и ужаса. Культурная инвариантность обнаруживается с помощью визуального материала раздражителей; о ней можно говорить и в связи с моторно-экспрессивной составляющей аффективной системы.

«К первичным эмоциям (первичным аффектам) относятся те, которые могут запускаться определенными визуальными сигналами и тем самым служат регулированию отношений» (Krause, 1990, с. 637).

Аффективная система, как и система влечений, представляет собой часть филогенетического имущества Species humana, его врожденное, филогенетически закрепленное оформление. Наблюдаемое в течение гоминизации «разрыхление» жесткого развития инстинктов сопровождается гипертрофией аффективной системы. Аффективная система возникает из инстинктивной, при этом, конечно же, добавляется и что-то новое: вследствие того, что социальная сигнальная составляющая (аффекта), или возвещение о действии, может быть отделена от мотивационной составляющей, выполнения действия, возникает отсрочка, которая необходима для внутренних и внешних коммуникативных процессов. Если аффект выражается, это свидетельствует о повышенной вероятности определенного способа поведения, однако это не означает, что такое поведение обязательно будет осуществлено. Без биологического разъединения действий по предупреждению и выполнению не возникло бы свободное социальное и мотивационное пространство для социального поведения, направленного на решение проблем (Krause, 1990, с. 638).

В онтогенетическом развитии Эго, связанном с удовлетворением влечений, можно точно так же наблюдать регуляцию отсрочки: она становится возможной за счет возрастающей ориентации Эго, направленной на удовлетворение инстинктов, на принцип реальности и соответствующее применение принципа удовольствия. Также это способствует развитию функции мышления Эго.

«Но затем мы должны сказать, что, собственно, неправильно говорить о контроле принципа удовольствия за протеканием психических процессов. Если бы дело обстояло так, то подавляющее большинство наших психических процессов должно было бы сопровождаться удовольствием или вести к удовольствию, в то время как на самом деле наш опыт противоречит этому заключению. В реальности дело обстоит так, что в психике имеется сильная тенденция к реализации принципа удовольствия, которой определенно противостоят другие силы, так что окончательный исход далеко не всегда соответствует тенденции получения удовольствия...

Вот один из примеров торможения реализации принципа удовольствия. Мы знаем, что первичные способы работы психического аппарата модифицируются в соответствии с принципом удовольствия, и что он с самого начала неприменим, и даже в значительной степени опасен для самоутверждения организма в сложном окружающем мире. Под влиянием инстинктов Эго отдаляется и от принципа реальности, который, не предполагая отказа от окончательного получения удовольствия, требует, однако, отсрочки удовлетворения, отказа от многочисленных возможностей удовлетворения и временной терпимости к неудовольствию на более долгом обходном пути к удовольствию и осуществляет все это. Затем в течение долгого времени принцип удовольствия остается способом реализации с трудом «воспитываемого» сексуального инстинкта; однако принцип удовольствия, независимо от того, соотносится ли он с сексуальным инстинктом или находится в самом Эго, преодолевает влияние принципа реальности, нанося вред организму в целом» (ПСС XIII, 1920, с. 5).

Первичные эмоции или аффекты с их определяющим действие эффектом, могут рассматриваться как структурированное уведомление о действии:

«В структуре этих действий имеется субъект, объект и желаемая интеракция между ними. В соответствии с тем, где находится объект в отношении к позиции субъекта, как оценивается гедонический оттенок ситуации, возникают первичные эмоции» (Krause, 1990, с. 639).

Объект может быть представлен на теле субъекта, например, во рту или в желудочно-кишечной области, или находиться за пределами организма субъекта. Он также может находиться в оптическо-апперцептивном поле субъекта, то есть быть визуально-настоящим, или он может быть вообще не представлен чувственно, а лишь репрезентирован ментально. В соответствии со своим местоположением объекты переживаются и фиксируются как гастральные, тактильные, визуальные или ментальные сущности (Krause, 1990, с. 641).

Это существенно для клинической работы, так как восприятие объекта в рамках оптически воспринимаемого телесно-психического единства - это более позднее приобретение. Ранние (гастральные и тактильные) объекты ребенка частичны и неперсонализированы; они играют большую роль, поскольку определяют более поздние переживания при возникновении феноменов преэдиповых, структуральных или базальных нарушений.

Дальнейшая классификация объектов основывается на опыте, который был получен уже с их помощью и служит целям познания. Это эмпирическое знание может иметь свои корни в филогенезе и базирующихся на нем индивидуальных знаниях. «Это архаичные классификации, которые определяют объект как полезный и благоприятный, в более широком смысле «хороший», или повреждающий, причиняющий боль, в более широком смысле «плохой»... «Плохое для гастральной области - это тошнота, плохое в тактильной области - боль, плохое в оптически-апперцептивном поле - страх/ярость» (Krause, 1990, с. 641).

В основе третьей классификации, с помощью которой субъект упорядочивает свои объекты, лежит атрибуция относительной власти: чувствует ли субъект свое превосходство над объектом или нет?

Если определять аффекты (как регулирующие отношения) при помощи названной выше препозиционной структуры: субъект, объект и желаемая между ними интеракция, тогда соответствующая аффекту препозиция всегда должна относиться к той области, в которой проигрывается взаимодействие.

Так, отвращение отражает желание: ты (объект) выходи из меня (субъекта) вон! Ярость отражает желание, чтобы объект исчез, а субъект при этом остался: Эй, ты, скройся с глаз, а я остаюсь! Страх, напротив, связан с желанием отдалить субъект от области объекта. Печаль (скорбь) представляет собой желание снова реализовать уже однажды имевшееся взаимодействие с объектом в одной из четырех областей (гастральной, тактильной, оптико-аудиальной, ментальной). Отсутствие «злого» объекта сопровождается в момент его ясного ментального представления облегчением и радостью (Krause, 1990, с. 641). Для радости характерно то, что текущая интеракция между субъектом и объектом должна продолжаться: Ты (объект) оставайся, как ты есть!

Итак, регулирующие отношения аффекты служат преимущественно для определения необходимой и желаемой близости/дистанции с объектом. Нарушения регулирования близости/дистанции играют большую роль в клинике так называемых преэдиповых или структуральных нарушений и диадических нарушений отношений.

На основании эмпирических исследований Краузе (Krause, 1990, с. 630) понимает психический процесс, обозначаемый как аффект, как систему с тремя сферами функций:

• сфера управления сознательным и бессознательным мышлением и поведением индивидуума, • сфера регулирования взаимодействий и, соответственно, совместной социальной жизни, • сфера самовосприятия и самооценивания.

Названные сферы функций делают возможным различение трех групп аффектов: переработки информации, регуляции отношения и рефлексии. Вследствие того, что мы уже достаточно подробно представили регулирующие отношения аффекты, нам следует коротко охарактеризовать и другие группы.

К аффектам переработки информации относятся любопытство, интерес, удивление, которые признаны первичными эмоциями; эти аффекты служат тому, чтобы перерабатывать раздражители внешнего мира, а также понимать и поддерживать отношения с миром (миром объектов). Когда окружение, из которого они происходят, оказывается в целом доброкачественным и доброжелательным, то в ходе ранней социализации раздражители, исходящие от объектов, можно приспособить к мобилизации аффектов переработки информации. Если эта ассимиляция достаточна, то за счет нее усиливаются когнитивные функции, необходимые для переработки раздражителей. Следующая за мобилизацией удивления, любопытства, интереса переработка раздражителей удается настолько, насколько удовлетворительно осуществляются процессы согласования и единения во взаимодействии матери и ребенка (Krause, 1990, с. 670).

Любопытство с позиции психологии неврозов было оценено уже Шульц-Хенке. Он говорит о специфичной для человека «сравнительно большой дифференцированности его любопытствующего обращения к миру» (Schultz-Hencke, 1951, с. 24) и обозначает приближение, следуя Бретано и Гуссерлю, как интенциональность.

«... слово «любопытство» - это только наивное, драматическое, репрезентативное выражение. Напряженность играет здесь ту же роль, как и тогда, когда мы говорим о «напряженном» внимании. Мы имеем дело с самой первой формой переживания побуждения, которая также очень значима для психологии неврозов, с формой переживания потребности, которая является характерной для человека и может быть повреждена. Таким образом мир впервые «завоевывается» (Schultz-Hencke, 1951, с. 25).

К аффектам рефлексии относятся вина, стыд и депрессия. Краузе (Krause, 1990, с. 679) исходит из того, «что эмоции рефлексии базируются на интернализированных дериватах первичных эмоций.

Стыд - это интернализированное отвращение к референтной группе или объекту, к которым человек считает себя принадлежащим. Значимые составляющие самости воспринимаются как неподходящие, а самость другого является точкой отсчета. Депрессия - это интернализованная ярость объекта, он не может избавиться от того, чего хотел бы избежать. Страх вины - это интернализованный страх объекта: чего он боится и от чего не может уклониться. Аффекты рефлексии являются предпосылкой относительно независимо функционирующих структур.

Аффект стыда, на который психоанализ сегодня обращает все большее внимание (см. Hilgers, 1995,1996; Seidler, 1995a, b), связывается Вюрмсером с «... обнаружением слабости, дефекта и скверны» (Wurmser, 1990, с. 85). Стыд разворачивается на двух уровнях: он может относиться как к активности саморазоблачения, так и к содержанию разоблаченного. Этот аффект рассматривается как гарант приватности и интимности. Вюрмсер в своих работах пытается определить психическое переживание как выражение конфликтного процесса. Желание показать себя и быть признанным в своей слабости лежит в основе интенции, которая затем ведет к возникновению стыда. К возникновению стыда она ведет потому, что субъект вместо полного любви принятия встречается с отказом, наталкивается на критику и отвержение. Так, он характеризует стыд как однозначно негативный аффект; стыд применяется для обозначения презираемости, оскорбленности и осмеянности.

Зайдлер (Seidler, 1990а, 1993а, 1995b, с. 138) понимает стыд как промежуточный аффект, который является предпосылкой гарантированного наблюдения другим, то есть связан с трехсторонними отношениями. Эта способность испытывать стыд связана с переживанием третьего, с переживанием границ между внешним и внутренним, собой и другими, а также самостью и Эго. Для Зайдлера способность испытывать стыд появляется после открытия психического внутреннего пространства, то есть пути доступа к собственным желаниям, фантазиям и стремлениям, которые сначала, как пробное действие, могут предшествовать каждому реальному действию.

В последнее время в качестве еще одной категории аффектов называют аффекты мстительности (Heigl und Heigl-Evers, 1991). К ним следует отнести озлобленность, гнев, злобу и вражду. Мотивационная или деятельностная составляющая этих аффектов направлена, как правило, на реванш, возмездие и месть. При этом речь нередко идет не просто о временном состоянии чувств, а в значительно большей степени, из-за склонности этого аффекта к взаимному проникновению, о длительном, направленном на возмездие и месть враждебном состоянии (например, в форме длительной затаенной обиды или мизантропии). Они часто определяют переживания пациента на года и десятилетия, не тревожа и не беспокоя его; они могут долгое время влиять на его мимическую иннервацию, создают образцы экспрессивных реакций, запечатляются в его лице, становятся как бы его второй натурой, составной частью его характера. Как правило, для своего носителя эти аффекты являются созвучными его Эго и не вызывают у него чувства вины; его не беспокоят ни качество, ни интенсивность, ни постоянство этих аффектов.