Молодыко Е. - Желание Чуда

Изучали в основном традиционный массаж — спины, рук, ног, головы. Откровение придёт ещё позже. А сейчас она крепко-накрепко запомнила слова своей преподавательницы, немки Геллер: «У нас в Германии болезни лечат только массажем. Я вижу, что ты очень способная. Запомни: любое место и любую болезнь можно лечить массажем».

На одном из занятий преподаватель говорит Кате: «Вот я сейчас приведу больного, найди у него болезнь». Заходит в комнату высокий, худой мужчина средних лет. «Не говорите, что у вас болит». Катя начала ощупывать внутренние органы. Печень вроде бы нормальная — не выступает за рёбра, желчные протоки безболезненны, селезёнка не увеличена. И вот нащупала на желудке небольшое уплотнение, легонько надавила. «Ой!» — вскрикнул больной. «Вот где болит!» — «Молодец! — говорит врач. — Подтверждаешь свою квалификацию».

В 1943 году Катя жила в небольшом домике вместе с мамой и своей 3-х летней девочкой. Как-то пригласила её соседка к себе домой. В комнате сидел здоровый, как бугай, украинец Володя. Оказывается, её смотреть — хочет жениться. Его бычья шея, навыкате, с поволокой, глаза да огромные кулаки не придали Кате энтузиазма познакомиться с ним поближе.

А здоровяку Катя понравилась и он сходу заявил: «Выходи за меня замуж! Неделя тебе на размышление». — «Зачем неделя, я тебе и сейчас скажу. Замуж я за тебя не пойду». — «Ну, хорошо, через неделю я всё равно приду».

В это время приезжает в ту воинскую часть, где служил Володя, офицер Михаил Шанаев. Володя верил в свою неотразимость и, подружившись с Михаилом, предложил ему: «Пошли, я хочу познакомить тебя со своей будущей женой».

Пришли и Володя, чуть напрягшись, приготовился спрашивать: «Подумала ли?» А Катя его опередила: «Володя, и спрашивать не надо: замуж я за тебя не пойду». А Михаил и говорит Володе: « Слушай, я уже отслужился, раненый, а тебе ещё придётся воевать. Отдай мне свою невесту».

Ну, куда деваться другу — отдал он Катю. А у Кати свой расклад — чтобы Володя к ней больше не приставал, познакомила она его со смазливой соседской девчонкой Машей. На следующий день, 8-го марта, в доме у Кати собралась шумная компания — искрилось шампанское, на столе стояла нехитрая закуска, звучал патефон. Пение под гитару, танцы, игры и в фанты, и в бутылочку… А ближе к ночи — нежные нашёптывания о любви.

И прекрасный союз двух сердец, Кати и Михаила, связывающий души воедино, парил в грёзах страсти. В этом недолгом союзе они увидели предвестие истинного союза. Казалось, что соответствуют они ожиданиям друг друга, и уже через 2 месяца согласилась Катя на добровольное пленение. Но, слишком великое это искусство и тяжкая ноша — всегда быть вдвоём! Не думала тогда ещё Катя, что заключение брака станет для неё заключением. На долгие 30 с лишним лет… В посёлке Тагарский, куда сразу направили Михаила и Катю Шанаевых, находился военный госпиталь. Михаил стал замначальника госпиталя, а Катя устроилась массажисткой. Именно здесь, на практике, Катя начинала шлифовать своё мастерство массажистки. Без сна и отдыха, по 10 — 12 часов, она, забывая о себе, работала и работала… Ею двигала и пламенная любовь к людям, и пытливый ум, и детская мечта облегчать людям страдания. Многие сотни бойцов были благодарны Кате за то, что она помогала возвращаться им к жизни, дарила радость движения и вселяла уверенность. Здесь Катя в совершенстве освоила технику массажа спины, конечностей, головы, оттачивала свою способность чувствовать чужую боль и врачевать её.

«Спасительница вы наша», — так называли её раненые. Каждый больной был для неё ещё и невольно учителем — на нём она изучала всё новые и новые приёмы растирания, разминания, различные патологии и заболевания. После расформирования госпиталя Шанаевы вернулись в Минусинск. В 1944 году родился сын Вячеслав, а через год — дочь Елена.

И, несмотря на то, что на руках у Екатерины находились трое маленьких детей, она не бросила врачевания. Пациентов было много — какая война не оставляет свои шрамы на телах у людей? «Но, насколько велики возможности массажа для лечения любой болезни?» — всё чаще задаёт она себе вопрос.

И в Минусинске она отходит от своего испытанного метода — традиционного массажа — это могут многие, а для неё ли ходить по проторенным дорогам? И ждёт она своего Откровения, не веря в то, что есть невозможное — и Откровение само приходит к ней. Как будто какой-то неземной разум подсказывал Кате — можно, возможно.

Любую болезнь можно вывести, выгнать, вытолкать. Врачевать внутренние органы начала с себя — снимала боли в районе аппендикса — предупреждала аппендицит. Лечила своих детей. Совершенно уверенной взялась лечить желудок у своей знакомой — прекрасно ощущала стенки, фиксировала малейшее напряжение и чувствовала воспалительные процессы. Несколько сеансов массажа и боли прошли. И потянулись к ней люди.

Старалась брать наиболее тяжёлых, «интересных» больных: на них легче было проверить, на что она способна. Во время лечения она концентрировала всю себя на состоянии «здесь и сейчас», с полной осознанностью и ответственностью. В состоянии «обнажённого внимания» она чувствовала, что какая-то неведомая сила проходит через её тело и, концентрируясь в руках, врачует.

Больные отмечали, что пальцы у целительницы «заряжённые» и этот заряд проникал в тело человека, воздействуя на энергетику органа и организма в целом. Кроме этого, Екатерина Александровна создавала особую ауру доверия, которое приводило в действие резервные возможности человека и помогало выздоровлению.

В эти годы врачевания обратила особое внимание на так называемую «белую линию» — район пупка — именно здесь сходятся звёздные лучи от всех органов. И если перекошена эта «звезда» и нарушена гармония, жди беды. И Екатерина Александровна ставила эту «звезду» на место, чтоб сияла она, а не мерцала и гасла.

Не стеснялась Катя задавать себе вопрос — почему это так, а не так? И наблюдала, наблюдала, пытаясь найти ответ и в себе самой и в окружающем мире. За всё бралась уверенно, чувствуя свою правоту. «Я всё могу, для меня нет ничего невозможного» — лозунг не человека, а Гения. И люди шли к ней, потому что знали: кто ещё поможет, если не она?

Помогали и ей, то деньгами, то продуктами, в общем, всем, чем Бог пошлёт. Лечила, правда, только женщин и детей — до мужчин дотрагиваться не разрешал муж. В госпитале — это одно, а здесь, на гражданке — совершенно другое.

А долгими зимними студёными вечерами садилась Катя к швейной машинке: нужно было не только шить на свою семью, но и порадовать местных модниц, которые любили щеголять в её нарядах. Знали — Катя не подведёт: сделает всё красиво и со вкусом. Так и проходили день за днём: днём Катя вела хозяйство и лечила людей, вечером и ночью — строчила на швейной машинке. Иначе не выжить.

В конце 40-х годов мужа перевели в Берёзовскую детскую колонию Красноярского края. Муж ни на какую работу не пускал. И здесь продолжала упорно лечить людей и заниматься шитьём. Знакомилась с медиками и говорила им: «Отправляйте ко мне тех больных, с которыми не можете справиться». И люди шли. Повинуясь долгу, всю себя, без остатка, отдавала семье.

С первых же дней супружества поняла, насколько они с мужем разные люди. Лёд и пламень, земля и небо… Катя — открытая, добрая, весёлая, Михаил — властный, жестокий, замкнутый, надевший на себя панцирь недоверия и подозрительности.

Катя любила общество, бурную жизнь, Михаил общество ненавидел: только острее чувствовал в нём своё одиночество. Поскорее в панцирь: только там он свободен от уколов по его самолюбию. Михаил был закрыт, замкнут в своей оболочке и для него ничего больше не существовало, кроме его нежнейшего «я». В свою душу никого не пускал, и общество тяготило и раздражало его.

Не знало оно и не могло знать ценности его личности. Только в себе самом ощущал он жизнь и, глядя из своего душевного убежища, чистый и непорочный, видел, насколько всё пошло и противно, а он вынужден участвовать в этом фальшивом театре.

И жене своей желал только добра: старался затащить её в свою норку, чтобы она увидела его сокровище, и казалось ему, что там вдвоём им будет спокойно и безопасно. Катя сопротивлялась, а он, как скорпион, всё жалил и жалил, до крови и душевной боли, чтобы парализовать свою жертву и затащить к себе.

А Катя восприняла его притязания как посягательство на свою личность и духовную свободу. Не мог он простить страшного греха, который лишал его покоя: её открытости и любви к людям и мстил ей за то, что она не может его понять.

Ещё с первых дней знакомства с ним, мама, Варвара Ивановна, предупреждала Катю: «Ты хочешь за него замуж, Катя, смотри, не обожгись, тяжёлый у него характер». Катя отвечала: «Ты что, мама, меня не знаешь, любого я растоплю…» Не растопила, променяла свою свободу на ад супружеской жизни. Когда предписанное рабство приковало её к ненавистному ложу, заставляло нести обязанности, уже не освящённые любовью. Не могла вырваться Катя из этих тяжёлых, насильственных уз и готова была, как наказанный раб, упасть под гнётом судьбы...

«Знай своё место». Но разве могла яркая женщина с душой царицы принять на себя ужас обыкновенной женской участи? «Да убоится жена мужа своего!» И Катя боялась своего мужа. И ненавидела его.

За его сверлящий, злобный взгляд, за то, что почти не видела мужниной зарплаты — половина уходила на алименты, а вторую — после выплаты налогов и обязательной покупки облигаций, он утаивал и пропивал, за то, что не видел и не мог оценить в ней Человека, за зло препятствий, которые он ей чинил.

Но разве можно ненавидеть сильно того, кого мы не в силах отдалить от себя? Так и жили они, пытаясь сохранить ради детей тот кисло-сладкий компромисс, в котором забывали, хотя бы на время, как они сильно ненавидят друг друга.

В 1952 году мужа по армейской службе перевели в Хакассию — Саралинский район, посёлок Центральный, золотоизвлекательный завод. Сплошная глухомань, скалы, ближайшая станция Копьево за 100 км. Условия для жизни — невыносимые, а у Шанаевых — трое детей. Нашла Катя себе работу по душе — художественным руководителем в клубе соседнего посёлка. Разразилась буря.

Жуткими скандалами сопровождался каждый её выход на работу, муж не давал прилично одеваться. Но Катя не хотела переступать через себя. Однажды, когда должны были представлять концерт, и заехали к ней на машине, муж её не пустил, Катя, изловчившись, уехала в домашнем фартуке в клуб… Она чувствовала себя деревом, посаженным в цветочную вазу, жар-птицей, которую сневолили в железную клетку, хоть и золочёную. Золочёную потому, что у неё всё-таки есть муж, да ещё и офицер.

В марте 1953 года переезжали в посёлок Ингаш, Красноярского края, в детскую колонию. В машине, при переезде, услышали страшную, поразившую всех весть — умер Сталин. Казалось, жили при нём как за каменной стеной, а сейчас, когда рухнула эта твердыня, стали беспомощными, брошенными. Врагов много… Оплакивая Сталина, люди оплакивали себя, казалось, что с его уходом ушла большая часть души каждого человека и потеряны все надежды… Ревность мужа не утихала, наоборот, казалось, раздирала его изнутри. Жену он ненавидел так же сильно, насколько страстно любил. Его страшила и тревожила её напряжённая внутренняя жизнь, загадочное томление духа, странные порывы души — она не была такой же как он, закованный в свой панцирь, она — независима от него, порой непостижима.

Разве это не повод для смертельной тревоги? И за себя и за неё. Эта её духовная независимость была для него невыносима, грозила бедой. А он хочет недостижимого — любить её всю, целиком — никому он не позволит любоваться ею. Его мучило то, что она, как прекрасный цветок, цветёт сама по себе, а он не может никакой властью любви захватить, удержать весь её аромат.

Уже тем она ему не верна, что существует, живёт, радуется, мечтает. Разве это не таит гибель для него самого? И он мстил своей жене, за то, что уже не может с ней расстаться — подчас мелочно, подло.

Он видел, что её духовные взоры направлены не на него, самого ближнего и в то же время самого далёкого. Разве можно любить и дальнего, любя и ближнего? У кого хватит сил на это?

Ревновал он и к своим детям. Как так, лучшее время — детям, лучший кусочек — детям? Ненавидел он своё продолжение, потому что отрицали они его мрачно-драгоценное «я». Иногда дети, встречая отца с работы, бежали к нему: «Папа! Папа!» А вот он уже им что-то выговаривает, и бедные дети, как увядшие цветочки, понурив головы, бредут, глядя себе под ноги.

Когда выходила Катя замуж, то семейная жизнь ей представлялась иначе. Ей казалось, что создание семьи предполагает только естественные чувства любви и радости, которые дают тонкие энергии и есть та невидимая сила души, которая поддерживает человека, даёт нравственную опору, окрыляет и вдохновляет.

Человек радуется сам, любит других, и жизнь его приобретает божественный смысл. Но зачастую люди сами создают ячейку «энергетического вампиризма». Не знала Катя, что выходит замуж за потенциального «вампира». Это она поняла, когда Михаил с садистским удовольствием нападал на свою «жертву», обвинял и обличал, провоцировал скандалы и ссоры, вызывая боль физическую и душевную.

Он искал бури и устраивал её по малейшему поводу, чтобы навязать свой устрашающий порядок, создать жёсткие условия борьбы. Долго размышляла Катя об этом, наблюдая и другие семьи: «Почему всё так происходит? Почему «вампирам» доставляет особое удовольствие ставить всё с ног на голову, вызывая взрыв негодования? И какая скрытая цель за этим?» И, наконец, поняла: провоцируя конфликт, «вампир» заставляет «человека-жертву» выходить из равновесия, и «человек-жертва», как закрыто-открытая система, выделяет большую порцию энергии для того, чтобы вернуться в свою тропу — исходное равновесное состояние. А доза энергии идёт как раз на питание «вампира», который и спровоцировал этот выброс.

Любая семья в большей или меньшей степени и является как раз своеобразным «энергетическим насосом», в котором и происходят взаимные перекачки и подпитка энергиями друг друга. После предгрозовой атмосферы, а затем — грома и молний — тишь да гладь, даже угрызения совести, проявления нежности, но до той поры, когда происходит разряжение кого-то и ему снова нужна энергия для своего существования.

И идут, как два каторжника, связанные кандалами, бок о бок, мужчина и женщина, храня про себя некую сокровенную тайну любви-ненависти, демонстрируя видимость благополучия. Мы — семья! А ведь семья — это трагедия двух одиночеств.

Вот и Катина семья считалась образцово — показательной: муж — бравый офицер, жена — отличная заботливая хозяйка, ухоженные дети. Подруги завидовали ей: какой у тебя хороший муж! На что Катя спросила у одной из них: «Когда у тебя день рождения?» — «А зачем тебе?» — «Хочу тебе его подарить».

Лукавила Катя: не могли они жить друг без друга и готовы были с мужем мстить всему миру за то, что уже не могут расстаться. Перебарывала себя Катя, переплавляла ненависть и зло в потоки любви и добра к дальним — своим больным. Чем больше она задыхалась в атмосфере ненависти, тем сильнее жаждала вдохнуть глоток свежего воздуха, чувствуя свою необходимость людям.

В 1955 году переехали в г. Тайшет, где и прожили пять лет. Екатерина Александровна продолжала заниматься лечением, совершенствуя свои методы. Из поликлиники ей направляли безнадёжных или «неясных» больных, а медсестра Полина говорила ей в шутку: «Ну, Катя, у тебя всё время очередь…». — «Так вы лучше лечите, — отвечала Катя — и не будут ходить ко мне». Принимала до 7 человек в день — к вечеру падала, не хватало сил. А через час — два снова вставать и до изнурения шить, шить. И мелькала игла над полотном, тянулся стежок за стежком… Тем больным, кому не могла помочь из-за отсутствия времени и сил, рекомендовала свои, народные рецепты, проверенные временем и опытом. Мужчин по–прежнему старалась не лечить — боялась мужа. Лишь в исключительных случаях, с его разрешения.

Работал в пошивочной мастерской её ровесник Николай, 36 лет. С недавних пор его перевели на лёгкий труд, сидел он в уголке мастерской на табуретке, и держась за левое подреберье, потюкивал молоточком. Болел «желудком» 14 лет — 5 раз ездил на курорты, никакого толку.

Болезнь всё усугублялась, боли становились всё более нестерпимыми, особенно по ночам. Какой тут сон, когда такие адские боли! Принимал соду, и отрыжкой успокаивая боль, забывался на час-другой.

Зная о том, что недолог его век, Николай готовил себе гроб — свой последний дом. Подобрал сосновые доски без единого сучка и мастерил его с тихой грустью на лице, заботливо, для себя. Тщательно сколачивал, с любовью, своё последнее прибежище, где ему будет легко и покойно.

«И уходит человек в свой вечный дом», — вспоминал он строки Экклезиаста и казалось ему, что свёл он счёты с жизнью. «Но пока мы живы, есть надежда», — вспомнилась ему и другая строка. Но кто мог ему помочь и сотворить чудо воскресения?

Николая, уже ни на что не надеявшегося, вели к Кате работницы мастерской. Когда они шли, увидели похоронную процессию и Николай спросил, от чего умер человек. «От опущения желудка», — ответили. Как раз от того, от чего он страдал! «Вот так же и меня понесут, — с жалостью подумал Николай. — Но это может быть и хорошо. Зачем мне жить и терпеть эти адские муки? Зачем мучить и себя и других?» Екатерина Александровна приняла его по особому разрешению мужа — велико было желание помочь несчастному. Она сразу определила резкий перекос жизненного центра и сильное опущение желудка, нащупала его полуомертвевшие стенки. Начала своё чудодейство.

Но желудок она не поднимала, не вправляла на своё место, как уже безуспешно пробовали Николаю в санатории, а наоборот, растирая стенки желудка, чтобы они заработали, направляла свои движения вниз, в сторону пупка. И желудок совершенно парадоксальным образом становился на то место, которое было ему предназначено, боли после 3-его сеанса стихли, стенки заработали, требуя пищи, появился аппетит.

«А что можно кушать?» — не веря своему выздоровлению, спрашивал Николай. «Ешь всё, на что глаза глядят», — отвечала целительница. Через неделю Николай быстро набирал вес, лицо его зарумянилось. Через некоторое время муж говорит Кате: «Слушай, видел вроде бы Николая на разгрузке сахара. Может обознался, он ведь совсем доходной был». Катя посмеивается: «Да он это, вылечила его». А ладный гроб свой Николай продал. Дорого. «Для себя делал», — расхваливал он товар, ласково поглаживая по крышке. А кто ему верил?

Подрастали дети. В 1960 году старшей, Евфалии был уже двадцать первый, совсем взрослая, младшим — Вячеславу и Елене — шестнадцать-пятнадцать. В семейной жизни ничего не поменялось, только изменились формы тихой ненависти. Справедливо говорят: чем чище человек, тем больше грязи к нему пристаёт.

Устала Катя доказывать, что верна и чиста помыслами. Надоели ей эти бесконечные расспросы и допросы «Было — не было» и внимательное всматривание в глаза, насколько они правдивы. Хотя кто бы мог её упрекнуть, если бы нарушила она узы супружества, потому что до этого эти узы разрушили её!

Мужу не нравилась лечебная деятельность Кати, но, скрипя зубами, терпел, понимая, что именно она поддерживает домашний очаг и достаток в доме — тоже её рук дело. Но вскоре его терпение лопнуло: «Закрывай свою богадельню!» Семья вновь переезжала — теперь на Дальний Восток, в посёлок Тетюха, в часе езды до Владивостока.

Муж катился по наклонной, всё изощрённей были пытки ревности и он, всё явственнее чувствуя свою беспомощность, падение сил, без водки обойтись уже не мог. Предчувствуя, что Михаил придёт пьяный и, спасаясь от очередных разборок, Катерина убегала из собственного дома.

Михаил мстил за непослушание и нежелание выслушивать его упрёки: все её любимые платья и сарафан оказались в печи. Уже не плативший алименты прежней семье, он заявил: «Теперь я все деньги буду пропивать. На меня не рассчитывай». Катя и так не рассчитывала на него уже более 20 лет — сама кормила, поила, обувала семью.