Абрамова Г. С. - Возрастная психология

Абрамова

Это позволяет, хотя бы ориентировочно, использовать эту схему для описания возрастных особенностей психической жизни человека, имея в виду, что нормальный человек - это только форма мышления о нас всех, живых и разных, наполняющих ее содержанием своим присутствием на земле среди людей.

Думаю, что разговор о нормальном человеке был бы далеко не полным, если бы я не обратилась к анализу той современной мне истории, которая освободила науку о человеке от идеологического плена. То, что я напишу сейчас, будет очень автобиографично и может показаться ненужным, но я все равно рискну предложить читателю эти несколько страниц.

Идеология привнесла в науку простую меру истины теории и эксперименты оценивались по принципу: «свои» «чужие». «Чужие» - заведомо плохие, ложные, требующие только критического отношения и желательно полного опровержения. «Свои» оценивались по принципу соответствия актуальным установкам правящей идеологии, чем точнее было совпадение теории и эксперимента с ними, тем более точными, хорошими, истинными они объявлялись; чувство и мысль, направленные на понимание человека, искажались сразу, еще не приближаясь к объекту своего изучения. Понимать, изучать становилось просто не надо, закономерности, которые нужно было бы с муками находить, уже были даны, даны в идеале человека, который транслировался в идеологии. Идеал этот был страшноват. Я помню свою первую, еще детскую встречу с настоящим рабочим (с завода, из горячего цеха), который и называл-то себя «гегемоном». Встретились мы с ним в выходной день, на улице, «гегемон» оказался знакомым моего отца. Каким он был, не буду описывать подробно. В свои малые годы я сумела только спросить у папы: «Мы все должны стать такими, за таких умирали революционеры?» Он мне тогда ничего не ответил, только внимательно посмотрел в глаза, словно увидел впервые, а потом мы часто и долго говорили о том, что в людях, в каждом человеке есть и хорошее и плохое, только чего-то бывает больше.

Потом меня долго учили в школе, что наше общество самое справедливое и гуманное, самое передовое (как мы радовались, когда Гагарин слетал в космос, как гордились им и собой), самое лучшее. Так просто - самое хорошее, значит, все остальное - хуже, потому что на нас не похоже.

Только вот в жизни не встречалось людей, которые бы соответствовали известному идеалу. Они были в чем-то не такими, каждому чего-то недоставало до идеала. Нельзя было сказать, чтобы кто-то сильно переживал свое несовершенство и старался что-то сделать для того, чтобы соответствовать идеалу.

Получалось так, что уже принадлежность к нашему обществу делала нас лучше других; усилий, собственных усилий по совершенствованию вроде и не нужно было. Собственные усилия нужны были для того, чтобы поддерживать в своем организме жизнь, а все остальное как бы предопределялось, возможности были не твоими лично, а заданы временем и местом рождения. До сих пор с ужасом вспоминаю ограничения по приему выпускников сельских школ в вузы. Пресловутая прописка гнала людей не только в поисках приключений, а чего стоил процентный прием в партию (есть место для...).

Создавалось впечатление упорядоченности жизни извне:

снималось напряжение, исчезал риск выбора, своего выбора...

Это очень чувствовалось в людях - они работали очень плохо, и год от года все хуже. Я сужу, конечно, по своим впечатлениям. От качества трудовых напряжений жизнь мало менялась, не менялась вообще, остановилась на месте.

Остановилась, не успев приобрести силы для развития, наука о человеке. Всю возможную его сложность свели к иерархии мотивов и направленности личности, среди которых, конечно, была хорошая - коллективистская и похуже - деловая и индивидуалистическая, а самые хорошие отношения людей - в коллективе, другие - уже плохие. Человек, нормальный человек оказался задан политической системой, ее приоритетами, ее логикой, определявшей, что вначале было дело, что материализм - это единственно верная философия что все раз и навсегда плохое - плохо, хорошее - хорошо' Например, стремление к успеху - это карьеризм, стремление к самоутверждению - буржуазный идеализм, противоречивость развития - отражение противоречий современного капиталистического общества и тому подобное.

Нормальным становилось заданное, выдуманное, воображаемое, мертвое - оно проникало везде как правила общей игры. Несоответствие им сразу предполагало диагноз ненормальности и изгонялось, уничтожалось, запрещалось.

Неразрешимые по сути экзистенциальные человеческие вопросы находили свое правильное решение одно на всех.

В общем, оказалось, что нормального человека можно создать и приложить множество усилий для поддержания активности в своем создании, которое все время норовит исчезнуть, будучи призраком.

Вот сейчас, если постараться сформулировать психологическое содержание жизни того, кого можно было бы назвать нормальным современным человеком, то я, пожалуй, стала бы минимально пользоваться отечественными теориями личности, а стала бы говорить об этом человеке в понятиях экзистенциальной философии и гуманистической психологии. Именно они используют те понятия, которые «дают право» людям на разнообразие их индивидуальных судеб, объединяя их принадлежностью к сущности. Этого так не хватает в нашей отечественной психологической науке о человеке, мы говорим и думаем по схеме заданной правильности жизни. Очень хочется предпоследнее слово заменить словом «праведность», но это уже моя личная точка зрения. «Быть нормальным человеком это значит...» продолжите предложение сами.

Глава 11. О культуре и субкультуре

Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может — должен - мыслить и действовать в новом аспекте, не только аспекте отдельной личности, семьи или рода, государств или их союзов, но и в планетном аспекте.

Он, как и все живое, может мыслить и действовать в планетном аспекте только в области жизни - в биосфере, в определенной земной оболочке, с которой он неразрывно, закономерно связан и уйти из которой он не может. Его существование есть ее функция. Он несет ее с собой всюду.

И он ее неизбежно, закономерно, непрерывно изменяет.

В.В.Вернадский Адам изваян был По образу творца, Но паровой котел счел непристойной Божественную наготу И пересоздал По своему подобью человека:

Облек его в ливрею, без которой Тот не имеет права появляться В святилищах культуры...

М.Волошин Вся наша культура основана на жажде покупать, на идее взаимовыгодного обмена...

Э.Фромм Слова «культура», «культурные функции», «культурное развитие» уже встречались в этом тексте. Думаю, что интуитивно читатель понимает отличие между культурным и некультурным, это так же просто почувствовать, как отличие живого от неживого. Объяснить же значительно труднее, а может быть, и невозможно.

Однако люди всегда пытались это сделать, чтобы увидеть направление исторического времени, осознать свое место в нем, понять значение конкретного пространства и времени для течения индивидуальной жизни и для жизни групп людей, построенных по разным принципам общности.

Признаки культуры, используемые в различных науках о человеке, достаточно общеизвестны: общение с помощью знаков или языка, следование общим правилам или нормам, передача норм и правил через обучение. Признанным является факт разнообразия культур, а также отказ от оценочного отношения к их содержанию, готовность понимать их.

Э.Левинас, поставив своей задачей дать философское определение идей о культуре, начал рассуждение с образа Освенцима: «Культура как смысл всеобщего человеческого общения и как ценность! Но можно ли мыслить культуру вне ее извращений, непреходящая возможность чудовищности, подтверждаемая вечно актуальным фактом существования Освенцима - символа, или модели, или отражения нашего века в его всемирном ужасе, - внушает нам неотвязную мысль о том, что сведение осмысленного к абсурду также способно служить философским определением культуры»'.

Культура предстает перед каждым из нас в момент появления на свет как «вторая природа» - жизнь, созданная людьми, она имеет свои модальности, свои группы свойств, воплощающие в себе ее создателя - человека (людей) конкретного исторического времени. Можно увидеть две качественно различных модальности, проявляющихся в путях развития науки и техники, с одной стороны, и в путях развития искусства и поэзии - с другой. Может быть, культура - это та всеобщность, которая позволяет преодолеть разорванность и недолговечность человеческого бытия? Это риторический вопрос, так как в нем есть все главные противоречия человеческой жизни: наличие Я и «другого», разума и чувства, страха смерти и жизнелюбия.

Знание человека, постигнутое с помощью разума, - это дань истине, тому идеальному, мыслимому закону, который через знание становится не противостоящим человеку, а принадлежащим ему. «Знание - это культура имманентности. Именно адекватность знания бытию с момента зарождения западной философии позволяет утверждать, что нам известно только то, что было нам давно знакомо, но забыто в глубине нашего Я.

Ничто трансцендентальное не может затронуть наш разум, действительно расширить его границы. Это культура человеческой автономии и, вероятно, с самого начала глубоко атеистическая культура. Мысль о том, что равно мысли»2.

Это знание глубоко одинокого разума (Я как разумного мыслителя), для которого нет другого, кроме того, что тождественно Я. Сущее становится принадлежностью бытия, Я человека переживает собственную силу воздействия как бесконечно великую. Культура знания и имманентности - это практика захвата, присвоения и удовлетворения.

Человеческая же природа такова, что в удержании вещи присутствует не только разум, но и чувство. Чувство диктует руке форму того, что удерживает рука, - художник узнает ее раньше, ' Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. - М., 1990. С. 87 (далее цитаты по этой работе).

2 Там же. - С. 90.

чем реально встретится с ней. Это иной - нетождественный- способ придания смысла бытию. Это чувственная модельность культуры. В ней невозможно отождествление другого и внутреннего мира как в идеале имманентности, требуется новое понятие понятие «собственного тела». Того тела, которое в конкретном восприятии Я и не-Я возникает как выражение одного в другом обозначение значимости Я для не-Я и наоборот. Это событие можно считать источником всех искусств. Изначальное воплощение Я в другом - это проявление, которое получает в атеистическом знании западной культуры название духовной жизни.

Изначальная несводимость другого к Я создает проблему близости с нетождественным объектом, каким в первую очередь является человек для человека. Возникает вопрос о том, в какой системе значений рассматривать непохожесть человека на других людей.

Эта непохожесть и абсолютное разделение прежде всего проявляются в появлении лица человека перед другим конкретным лицом. В этом противостоянии лицу, в обоюдной смертности - признание и требования, касающиеся Я каждого человека; Я другого своей непохожестью являет собой призыв к смерти и призыв к ответственности одновременно - это вся тяжесть любви к ближнему, о которой с невыразимой тоской говорят все библиотеки мира. «В отличие от культуры знания, техники и искусства в этой культуре речь идет не о том, чтобы утвердить тождественность человеческого Я самому себе, поглотив другие природы или выразив себя в нем, но чтобы поставить под вопрос саму эту тождественность, неограниченную свободу и могущество Я, не лишив его неповторимости»'.

Это этическая культура, в которой встреча с другим пробуждает в человеке любовь к нему и ответственность за него, такие переживания, которые не подлежат передаче их другим, а именно они пробуждают и осуществляют тождество Я самому себе.

Пропасть, разделяющая людей, глубже реальных пропастей. Если разум человека (культура мышления - наука и техника) сможет присвоить себе Другое природы, если его чувства могут быть выражены в тождественности Я другому (культура чувств - искусство и поэзия), то отношение к другому человеку как к ближнему не дано в непосредственном опыте и не приходит от воздействия мира. Этическая культура - это отношение к трансцендентности как к трансцендентности, без уловок рационализации, «разрешающей» разрудругого человека. Это отношение можно назвать любоВарварство всех освенцимов мира начинается с отказа от s ее со страха человека перед собственной трансцендентальмостью не об этом ли говорит и современная история.

философская идея культуры, как бы конкретно она ни выпажалась, приводит к необходимости еще и еще раз возвратиться к вопросу о человеческом в человеке, к тому, что могло бы пониматься как проявление его сущности.

У Вл. Соловьева есть такие слова: «Спасающий спасется. Вот тайна прогресса - другой нет и не будет»'. Каждый поймет их по-своему, на спасающий переживает свою силу как принадлежащую не только ему, но и другим. Он воспринимает свое Я как Я, связанное кровным родством с прошлым, будущим, а не только с настоящим, он видит свою жизнь во всей ее трансцендентности, воплощенной в отношении к другому, а собственное бытие представляется как бытие сущего, неслучайного.

Хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление о том, что культура как жизнь, созданная людьми, неоднородна по своим проявлением - это наука и техника, искусство и поэзия, это и этика.

' Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. — С. 97.

Мне кажется, что в виде грубой схемы можно все эти сферы единой культуры представить относительно независимыми Друг от друга следующим образом. Культура ^^У"^11.

ном пространстве и времени, ограничиваясь их конкретными параметрами, как это принято, например, в эmoтP^Ш'ш^o•.

пологий или истории культуры Полинезии, культуры XIX века и тому подобное.

'Соловьев Вл. Сочинения. - М., 1968.-Т. 2.-С. 557.

Каждая культура производит свои предметы и использует предметы природы. Созданные и использованные предметы несут те следы воздействия человека, которые отражают возможность человека переживать свою тождественность с ними то есть они несут на себе печать искусства и поэзии в той же мере, в какой и печать целесообразности'. Деятельность человеческого разума воплощается в создании текстов - инструкций о способах собственного мышления. За каждым текстом стоит система языка, в тексте ей соответствует все повторимое и воспроизводимое, все, что может быть дано вне этого текста. Однако одновременно у каждого текста есть смысл - авторское отношение к истине, правде, добру, красоте, истории.

Как говорил об этом М.М.Бахтин «дух (свой и чужой) не может быть дан как вещь (прямой объект естественных наук), а только в знаковом выражении, реализации в текстах и для себя самого и для другого».

Текст живет только тогда, когда он читается, когда есть его автор и читатель; тождество текста написанного и понятого невозможно. Эта идея М.М.Бахтина кажется мне очень интересной, он весьма полно доказал, что нет и не может быть потенциального единого текста текстов.

Тексты-инструкции живут в сознании читающих их людей своей, отличной от предметов, жизнью, создавая основу для преемственности духовной культуры в историческом времени.

Отношение человека к человеку регулируется тем идеалом человека, который существует в культуре и персонифицируется в действиях конкретных людей в конкретных обстоятельствах жизни. Этот идеал как бы замысел в тексте, определяет направление в выборе средств и способов воздействия человека на человека и человека на самого себя.

«Человеческий поступок, - писал М.М.Бахтин, - есть потенциальный текст и может быть понят (как человеческий поступок, а не физиологическое действие) только в диалогическом контексте своего времени (как реплика, как смысловая позиция, как система мотивов)»2.

С кем ведется диалог? С конкретным другим. Другим как обобщением, со своим вторым - Я, с Другим как не-Я, с другим, тождественным Я? На все эти вопросы можно ответить только понимая другого человека, относясь к нему не как к объекту, а как к участнику собственного сознания автора диалога. Отношение к человеку, выраженное в тексте, - это ' См.: Тейлор, Леви-Брюль, Поршнев и др.

Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. — М., 1986.-С.478.

два сознания, представленные в одном понимании. Соотнесение их - различие и тождественность - представляют собой жизнь сознания.

Автор высказывания всегда предполагает не только ближайших адресатов, но и некоторую высшую инстанцию ответного понимания, которая может изменяться в разных направлениях. Это специфика слова - слово обладает семантической глубиной, которая может быть познана только при расширении (неограниченном, как говорил М.М.Бахтин) круга людей, которые его слышат. Для слова нет ничего страшнее безответности. Слово вступает в диалог, которому нет смыслового конца. Только в этом бесстрашии перед расширяющимся кругом слушателей слово приобретает свой смысл достигает понимания у другого человека.

Глубина и ширина текста, раскрывающего отношения человека к человеку, предполагают критерий понимания этого текста как диалогического целого. Думаю, что таким критерием является в зависимости от глубины понимания: «Я-концепция» автора, или «Концепция другого человека» (конкретного), или «Философия жизни», или «Идеал человека», воплощающие степени персонификации понимающего (в перечисленном списке степень персонификации уменьшается от «Яконцепции» к «Идеалу человека»).

Это значит, что отношение человека к человеку имеет разный уровень понимания с точки зрения представленности в их сознании собственных сущностных характеристик и аналогичных характеристик друг друга. Думаю, что это одно из существенных психологических условий формирования в единой культуре относительно независимых друг от друга субкультур, критерий их различия между собой связан с вариантами персонификации (понимания) сущностных характеристик человека.